– Мы вас ждали.
– Отбросив традиционные слова приветствия, не задавая вежливых вопросов, маршал сразу же перешел к делу. Он подошел к карте и как вспоминает Еременко в своих мемуарах - сказал: - Причина наших неудач на Западном фронте состоит в том, что командиры в приграничных территориях продемонстрировали свою неспособность справиться с поставленными задачами.

Еременко был удивлен.

Тимошенко резко отозвался о командующем, генерал-полковнике Дмитрии Павлове, находившемся в Белостокском выступе с основными силами советских механизированных войск. В Красной Армии Павлова называли ранее "советским Гудерианом".

Еременко пришел в ужас, когда Тимошенко показал, какие территории потеряла Красная Армия за первую неделю боев. Карандаш в руке Тимошенко следовал по карте.

– Сейчас немцы на линии Елгава-Даугавпилс-Минск-Бобруйск. Белоруссия потеряна. Четыре армии Западного фронта отрезаны. Враг явно нацелился на захват Смоленска, а у нас не осталось войск, чтобы помешать ему.

Тимошенко сделал паузу. Как пишет Еременко, в помещении воцарилась полная тишина. Затем маршал продолжал холодно, сдерживая раздражение:

– Опасность таится в танковой стратегии фашистов. Они атакуют крупными частями. В отличие от нас, у них целые танковые корпуса действуют отдельно, тогда как наши танковые бригады являют собой не более чем средство поддержки пехоты - техника рассеивается. Но немецкие танки не неуязвимы. У врага нет тяжелых танков - по крайней мере, он пока их не применял. Я осознал оперативную полезность T-34. Все, которые есть, немедленно будут отправлены на фронт.

Весь драматизм ситуации нельзя описать лучше, чем делает это сам Еременко: "Маршал Тимошенко сказал: "Ну, товарищ Еременко, теперь картина вам ясна".
– "Печальная картина", - ответил я. После короткой паузы Тимошенко продолжил: "Генерал Павлов и начальник его штаба освобождаются от должностей немедленно. Указом Правительства вы назначены командующим Западным фронтом".

– Какова задача этого фронта?
– спросил Еременко.

Тимошенко ответил:

– Остановить наступление противника.

Приказ был ясным и точным. От того, как он будет выполнен, зависела судьба Москвы".

Немедленно возникает вопрос: почему во время разговора не присутствовал Сталин? Разве другой глава государства, Верховный Главнокомандующий отказался бы от возможности в такой критический момент лично ввести в должность генерала, которого он избрал на роль военного спасителя государства? Но не только Еременко - никто в Москве не услышал ни слова от Сталин в первые две недели войны. Не он, а Молотов, выступив по радио с обращением ко всему народу, рассказал людям о немецком вторжении и призвал их к борьбе. Сталин являлся председателем Совета Народных Комиссаров - то есть главной правительства - начиная с мая.

– Где он?
– вопрошали русские. Вождь молчал. Он не появлялся на публике. Ни с кем не встречался. Даже не принял членов британской военной миссии, явившихся 27 июня, с тем чтобы предложить Советскому Союзу экономическую и военную помощь. Ходили самые невероятные слухи. Сталин свергнут, поскольку слишком доверился Гитлеру? Договаривались до того, что он бежал из страны. Уехал в Турцию или в Персию. Так или иначе, вождь не подавал признаков жизни, и в ночь с 28 на 29 июня Еременко пришлось отправиться выполнять крайне трудную задачу без сталинского благословения.

Тем временем стройные колонны немецких войск двигались под жарким солнцем по пыльным дорогам вперед и вперед. Беспрестанно. Слово "дороги", впрочем, мало подходило для описания вязких песчаных лестных проселков. Вперед, скорее вперед. Туда, где танки ждет топливо, а экипажи - сигареты. Чертовы русские дороги! Артерии войны! Блицкриг являлся не одним лишь вопросом боевого духа, но, так сказать, и духа транспортного. Качество дорог определяло темп войны, а темп являлся решающим фактором в боях для танковых корпусов. Только тот, кто не понаслышке знаком с русскими дорогами, может себе представить, сколь гигантскую работу приходилось проделывать снабженцам.

Так, в зоне боевых действий танковой группы Гудериана, после пересечения ею Буга, имелось всего две хороших дороги для наступления - из Бреста в Бобруйск и в Минск. По этим двум дорогам и передвигались примерно 27 000 единиц техники танковой группы и еще около 60 000 машин следующей за ней пехоты, штабистов, снабженцев и связистов. Во избежание проблем и создания хаоса Гудериан выработал три уровня приоритетов. Машинам, имевшим приоритет № 1, все были обязаны уступать дорогу. Машины с приоритетом № 2 пропускали тех, которые обладали приоритетом № 1. Транспорт приоритета № 3 мог занимать дорогу только в том случае, если по ней не следовала техника с приоритетом № 1 и № 2. Нет нужды говорить, что такое деление вызывало бурю недовольства. Например, полк связи Люфтваффе "Герман Геринг" получил приоритет № 3, поскольку в тот момент выполнял функции перевозок и устанавливал телеграфные столбы. Рейхсмаршал очень разозлился и велел командиру полка довести свое мнение до сведения Гудериана. Геринг требовал приоритета № 1.

Гудериан выслушал жалобу и спросил:

– Телеграфные столбы могут стрелять?

– Конечно, нет, господин генерал-полковник, - ответил командир полка.

– Вот потому-то, - пояснил Гудериан, - вам и дали приоритет номер три.

На сем вопрос был исчерпан. По крайней мере, официальная его сторона. В личном же плане дело обернулось трагедией. Командир полка не осмелился доложить рейхсмаршалу о своей неудаче и застрелился.

Итак, лишь немногие дороги могли служить артериями войны против России. Если бы советское командование вовремя осознало данный факт, то смогло бы сильно осложнить и без того непростую ситуацию со снабжением у немцев. Возьмем, к примеру, 3-й батальон 39-го танкового полка. Вечером 28 июня бывалые солдаты из учебного танкового полка лежали на траве в рощице неподалеку от Минска. Они ждали топлива. Подъехал бензозаправщик. Ефрейтор Пионтек не стал возражать против того, чтобы унтер-офицер Вилли Борн позволил себе подтрунивать над ним.