– Да, да, конечно, – закивал дядька. – Но у вас же еще и автор стихов есть? А он где? Не пришел?

Тут я понял, что пора валить. Я люблю, когда меня хвалят, но тут как бы не за что. Да и не хотел я встречаться с комсомолкой, она с прошлого раза на меня волком смотрит. Хотя, казалось бы, чего такого, сама начала там понтоваться, возьмем, не возьмем. А как сверху шикнули, мигом притихла. Так что я поднялся и тихонечко побрел в сторону выхода, стараясь прятаться за спинами других школьников. Но не прокатило.

– Семен! – Зосимова, хоть и ростом не удалась, зато обладала не только острым слухом, но и не менее верным глазом. – Семен, постой! Погоди!

Если бы в дверях не было пробки из младшеклассников, старающихся побыстрее оказаться на свободе, я бы сбежал. Вот честное слово, дернул бы, сделав вид, что не услышал. А так пришлось оборачиваться и идти к счастливо скривившемуся при моем виде директору. Ну да, я тоже вас люблю на расстоянии. Чем дальше, тем крепче.

– Вот познакомьтесь, – Иван Сидорович обнял меня за плечи и потряс. – Наша гордость! Семен Чеботарев, девятый «а» класс. Юниор, имеет грамоту от КГБ за помощь в задержании опасного преступника и пишет прекрасные стихи.

– Наслышан, наслышан, – протянул мне руку мужик. – Это ведь ты в парке отличился? Молодец, спас район от позора. А то и весь город! И стихи пишешь хорошие, я прям молодость вспомнил! Отличные стихи! Марина Никаноровна, может, мы поможем молодому дарованию? У нас какие-нибудь литературные премии присуждают? Кто этим занимается? Зимовский?

– Не-не-не, не надо мне премию! – я тут же принялся открещиваться от такой радости. – Спасибо, но не считаю себя достойным.

– Это еще почему? – всплеснула руками пергидрольная. – У тебя талант!

– Да нет у меня никакого таланта, – я был честен с собой, и даже перспектива получения определенной денежной суммы меня не соблазняла, потому как в дальнейшем эта премия могла сыграть весьма негативную роль. – И стихи эти, они как бы не совсем мои.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился райкомовец. – Хочешь сказать, ты их у кого-то украл?!

– Я неверно выразился, – пришлось шустро шевелить мозгами, чтобы выкрутиться, впрочем, рабочая версия у меня уже была заготовлена. – Просто понимаете, как бы объяснить. Вот, Лен, ты, когда музыку сочиняешь, сидишь, поди, мучаешься. Ищешь формы, созвучия там, вот это вот все. То есть не бац – и мелодия готова, а работаешь, тяжело и упорно, так?

– Ну… да, – кивнула Зосимова. – Бывает, что что-то не идет, приходится с нуля переписывать.

– Вот! – я наставительно поднял палец. – А у меня всего этого нет. Я не пропускаю эти стихи через себя, не рожаю их в муках, если хотите. Я их вообще не пишу. Просто у меня, как у энергета, есть небольшое отклонение от нормы. Я при медитации впадаю в сатори. Знаете, что это такое?

– Болезнь какая-нибудь? – комсомолка отодвинулась от меня, обдав презрительным взглядом.

– Нет, это… – начал объяснять я, но меня перебили.

– Просветление, – учительница музыки таращилась на меня, словно видела в первый раз. – Очень редкое явление. Способность отрешаться от всего, сосредотачиваясь лишь на одной мысли. Я слышала, что такое иногда бывает, но ни разу не видела человека, способного на это.

– Да, именно так. – Я благодарно кивнул Гульнаре Исламовне. – И в этом состоянии я буквально выпадаю из жизни. А когда прихожу в себя, не могу вспомнить, чем занимался. Это сложно описать. И вот иногда после медитаций в голове возникают стихи. Уже готовые, понимаете. Я даже не думал ни о чем таком, просто шутка подсознания. Или послание от ноосферы, кто его знает. Поэтому я не могу считать их своими, точнее, могу, но не хочу переходить дорогу другим, настоящим поэтам, которые эти стихи выстрадали, выносили. Это просто нечестно будет с моей стороны.

– Весьма достойная позиция, – уважительно кивнул лысоватый дядька. – Иван Сидорович, мое уважение. Какая смена растет, а?! Ну, раз от премии отказываешься, тогда, может, сам чего-нибудь хочешь?

– Помогите выйти на филармонию, – естественно, у меня было много чего попросить, но я решил не выбиваться из образа хорошего парня. – Вам это всяко проще, чем мы сами будем пороги обивать.

– А зачем тебе? – тут удивились все, даже комсомолка. – Ты еще и музыкант?

– Да господи упаси, – я тут же отверг гнусные инсинуации, – у меня медведь не просто наступил на ухо, а основательно так на нем оттоптался, еще и друзей позвал. Просто есть идея записать песни с оркестром. Вот представьте, солист поет, мол, и вновь продолжается бой, и сердце клокочет в груди, а фоном скрипки там, виолончели и горны. Круто же будет!

– Так зачем обязательно филармония? – удивился райкомовец. – У нас на киностудии есть свой оркестр, ничем не хуже. И записываться там проще, все оборудование и помещение специальное имеется. К тому же как раз в нашем районе. Я думаю, проблем не будет. Давайте сделаем так. Вы мне позвоните дня через два, и там все решим.

– Но у нас еще аранжировки не готовы! – схватилась за голову Зосимова. – Гульнара Исламовна, что делать?!

– Не суетиться под клиентом, – сначала ляпнул я, а потом до меня дошло, что именно. – Извините. Тяжелое детство, деревянные игрушки, прибитые к полу… еще раз извините.