Крым — «непотопляемый авианосец» Чёрного моря. Кто им владеет, тот это самое море и контролирует. И все торговые пути, завязанные на него и вокруг него. Что начнётся в просвещённой Европе — Евгений прекрасно мог себе представить. Он это однажды уже видел. Сколько эпичных планов накроется медным тазом — сложно сказать. Одно слово: много. Европа, лишившись беспрепятственного доступа на восточные рынки, взовьётся на дыбы. На Османскую империю прольётся дождь «инвестиций», европейские державы предоставят туркам всё, от амуниции и вооружения до инструкторов… Словом, это тоже уже проходили. Но здесь, как говорили в его времени, есть нюанс.

В той истории Пётр не ведал, куда и зачем идёт. Чувствовал нужное направление, но в силу разных причин постоянно сворачивал в сторону. Здесь он точно знает, где, условно говоря, игла со смертью Кощеевой. К этому Европа не готова. К тому же, для организации военного союза против России ей потребуется единство, а здесь тоже имелся нюанс — политический.

Где-то там, в далёкой Дании, сестричка Катя сражается на дипломатическом фронте, не менее важном, чем военный. Женщины коварны. Так что в Европе, если вдруг что, какое-то время будет крайне весело.

А он здесь, на стенах небольшой слобожанской крепости, некогда входившей в состав Белгородской засечной черты, сделает свою часть общего дела.

4

Государь отбыл в Москву, едва получив некие известия с юга. И уже из Москвы выехали курьеры, которые должны были передать эстафетой спешные послания в Воронеж, Киев, Чернигов, Полтаву и Белгород. Отправив гонцов, Пётр Алексеевич с небольшим отрядом посаженных верхами преображенцев и семёновцев тоже выехал…и исчез из поля зрения. Куда именно он направился, не знали даже его приближённые — за редчайшим исключением.

Все поняли только одно: затевается нечто грандиозное. Учитывая приготовления, ведшиеся едва ли не со дня Полтавской виктории, все догадывались, что грядёт новая война. Поговаривали, будто с турками. Но на турок через Белгород не ходят, а обозы с провиантом собирали именно в том направлении. Кто-то выдвигал предположение, будто государь надумал кубанских татар воевать, дабы и думать забыли про набеги. Кто-то нашёптывал, будто шах персидский с Петром Алексеевичем договорился турок вместе бить. Кто-то клялся, будто точно знает о слёзной просьбе молдавского господаря о принятии в русское подданство и защите. Находились и такие, кто «наверняка ведал», что не турок и не татар воевать пойдут, а повернут против поляков-изменщиков, что короля своего Августа предали и к незаконному монарху Лещинскому переметнулись. Словом, слухов было множество, а какой из них близок к истине, не знал никто.

Новости о некоем «движе» в России наверняка достигли и европейских дворов. Кто-то не придал этому значения, а кто-то сообразил, что события развиваются немного не так, как планировалось, и всполошился. Но к тому времени две турецкие армии, выступившие из Румелии, уже разбили свои лагеря возле Белграда. Тогда даже до самых завзятых тугодумов дошло: против кого бы ни выступили турки, это точно будет не Россия.

В Москве и Петербурге внезапно раздались голоса, истерично требовавшие немедленно «вдарить» по агарянам. Вот прямо сейчас, не дожидаясь, пока те «вдарят» первыми. Рюриковичи с Гедиминовичами самого разного калибра едва не по потолку бегали, громогласно требовали немедля всё бросить, поднимать все гарнизоны, какие есть, собирать армию и таки «вдарить». Кто-то даже от великого ума начал письма писать, но гонцы с этими идиотскими писульками никуда не поехали, так как за привычное дело в Москве взялся старый Фёдор Юрьевич Ромодановский, а в Петербурге особо крикливых стали вызывать «на беседы», после которых те выходили тихими и смиренными. И эту странную истерию как рукой сняло, она исчезла так же мгновенно, как и началась.

…А по паршивой балтийской волне, вызывавшей приступы морской болезни порой даже у самых крепких людей, шла небольшая бригантина. Не самая обычная, а «нового манира» — изобретение Федосея Скляева. Маленькая, ходкая и невероятно маневренная, она могла проскочить где угодно. На днях она забрала в Копенгагене двух пассажиров — почти без багажа и вовсе без прислуги. Мужчину в мундире драгунского полковника и женщину — в униформе поручика егерской роты лейб-гвардии Преображенского полка. Возвращались они в Петербург спешным порядком, оттого и такой гардероб. При этом женщина почти не показывалась на палубе: ей, сухопутной крысе, как она сама выразилась, нечего там было делать… Послание от Петра они получили два дня назад и уехали в такой спешке, что весь датский бомонд только диву дался, гадая о причинах. А всё было предельно просто: государь выводил своих посланников из-под неизбежного удара.

Они ему ещё пригодятся, в другом месте. И очень скоро.

Глава 11. Извечный вопрос

1

— Мне вот интересно, чем они своих лошадей через месяц кормить станут?

— Я бы на вашем месте поинтересовался, сколько у них тех лошадей останется через месяц. Они их, если провианта не хватает, благополучно забивают и едят.

— А в Крым на чём будут возвращаться?

— А будет ли кому возвращаться в Крым?

Гвардии капитан Черкасов и пленный фельдмаршал Рёншельт переглянулись… и дружно рассмеялись. Когда они лучше ознакомились с обстановкой, то стало ясно, что пессимизм шведа был несколько преждевременен. Он-то считал, что понятие «осада крепости» означает одно и то же и в Скандинавии, и в Крыму. Как выяснилось, фельдмаршал серьёзно ошибался.

Вид со стены на первый взгляд был удручающим: огромная орда, расположившаяся беспорядочным лагерем, занимала половину горизонта. Хан установил было за речкой Харьков несколько артиллерийских батарей, притом весьма грамотно. Но в крепости оказался десяток пушек нового образца, стрелявших немного дальше обычных. Для пушкарей противника — насколько могли судить осаждённые, ни разу не татар и не турок, а вполне себе европейцев неясного подданства, не то шведов, не то французов — это стало крайне неприятным сюрпризом. После нескольких точных попаданий и гибели двух расчётов хан приказал убрать батареи подальше. А значит, эти пушки замолчали: с новых позиций до стен они не добьют.