— Не горюй, догоним царя. Царь и слуги его на аргамаках, быстрых, но не таких выносливых, как наши кони…

— Не о том я… — тихо сказал Алк. — Глянь вокруг, красота-то какая…

Князь Идар недоуменно оглянулся.

Степь как степь. Травы много. Высокая трава, сочная. От такой травы скот округляется, жирком заплывает. Хорошо! Воды еще много, в каждой лощинке стоит вода, колодцев искать не надо. Тоже хорошо! Солнце не палит зноем, лишь теплом ласкает. Под весенним солнцем ехать по степи хорошо! Но красота-то при чем? Да и зачем воину красота? Что он, женщина?

Совсем непонятно было князю Идару, чем восхищается молодой русский храбрец, осмелившийся поднять руку на самого Кагана и поразивший его стрелой, как дичь. Не зная, что ответить своему спутнику, но не желая и обижать его молчанием, князь Идар кряхтел неопределенно:

— Красота… Да, красота… — И тут же переводил разговор на другое, достойное внимания предводителя княжеской дружины: — К полудню аргамаки царя задохнутся от долгой скачки. Им понадобится отдых, и неоднократный. Думаю, к вечеру царь Иосиф будет в наших руках…

Но опытный в погонях печенежский князь ошибся.

В степи между Доном и Волгою еще бродили хазарские кочевья. Взрослые воины ушли к Итилю, но при табунах и стадах остались старики, подростки и женщины. Царь Иосиф нашел здесь пищу, целебный настой из степных трав для раненых и ослабевших, а главное — свежих коней.

В первом же кочевье спутники царя Иосифа бросили измученных аргамаков и пересели на выносливых степных жеребцов; следом под бдительным присмотром арсиев двигались табуном запасные кони.

Так поступал царь Иосиф и в других кочевьях: бросал усталых коней и забирал свежих. Он двигался почти безостановочно. Дружинники и печенеги князя Идара всюду заставали одно и то же: хазары, стоявшие возле войлочных юрт, угрюмо молчали или слезно жаловались на царя, который забрал лучших коней, не отблагодарив хозяев даже маленькой серебряной монеткой. А силой воспрепятствовать они не могли: взрослые воины еще не вернулись…

Кочевники охотно показывали, в какую сторону удалился царь со своими людьми. Считали, загибая пальцы, сколько часов назад он покинул кочевье. Видно, хазары-кочевники не больно-то любили своего правителя!

Выходило, что, несмотря на спешку, преследователи не приближались к беглецам, царь Иосиф неизменно опережал на половину дня пути.

Ночевали прямо в степи, под удивительно яркими и близкими звездами, подложив под головы седла и укрывшись попонами. Костров не разжигали. Да и коротки были ночлеги. На рассвете, наскоро перекусив копченым мясом, которое печенеги везли в переметных сумах, дружинники и воины князя Идара седлали коней и продолжали погоню.

Князь Идар был весел и уверен в успехе. Он убеждал Алка, что царю негде спрятаться. Впереди река Дон, а за ней кочуют печенеги. Только безумец решится войти в землю печенегов, ибо там ждет беглецов неминуемая смерть.

— Теперь уже скоро, — говорил Идар. — Закатный ветер пахнет речной водой, царю Иосифу думать надо, куда повернуть коней. Крепко думать! Только две дороги у него осталось: на полдень, к морю, и к северной стороне — на Саркел…

Царь Иосиф повернул на север, к Саркелу.

Саркел по-хазарски означает «Белый дом».

Свое название Саркел перенял у старой хазарской крепости, которая была построена на другом берегу Дона действительно из белоснежного камня — известняка. Старая крепость давно разрушилась, обломки ее заросли колючей степной травой, а вот название осталось в памяти людей. Когда на левом берегу Дона построили новую крепость, название Саркел осталось ей как бы в наследство.

В новом Саркеле не было ничего, что бы оправдывало старое название. Стены крепости были сложены из красно-бурых квадратных кирпичей. Шестнадцать башен, как зубы сказочного дракона, угрожающе поднимались над стенами. Еще две башни, самые высокие и мощные, стояли внутри крепости. Оттуда стража следила за степью. Ночью на башнях зажигали костры, чтобы путники могли и в темноте найти крепость.

Но попасть в Саркел было нелегко. Он отгородился от степи не только крепостными стенами, но и водой. С трех сторон мыс, на котором стоял Саркел, омывался быстрыми волнами реки, а с четвертой — восточной — стороны были выкопаны два широких и глубоких рва, тоже наполненных водой.

Что-то чужое, нездешнее было в облике Саркела.

Хазары-кочевники говорили о Саркеле с суеверным страхом и старались по возможности не приближаться к его стенам цвета запекшейся крови.

Как ненасытное чудовище, Саркел поглощал целые стада быков и баранов, длинные обозы с хлебом и другими припасами, тысячи бурдюков с кобыльим молоком и вином, взамен выплескивая в степь только летучие отряды свирепых царских наемников — гузов.

Как саднящая заноза, торчал Саркел в зеленом теле степей — зловещий, непонятный, ненужный населявшим эту степь людям…