Шрифт:
Я взглянул на часы, ровно сутки назад мы совершили посадку. Медленно идет время — для тех, кому делать нечего…
Зоя Васильевна
— И куда ему, старому, резаному, — продолжала причитать Анна Григорьевна. — Месяца нет, как аппендицит сделали, и радикулит, и сердцем мается. Говорила, возьми две недели за свой счет, так ему хоть кол на голове теши, плевать ему на жену, с голыми руками на медведя, и зачем его пустила, на порог не легла…
— Перешагнул бы он, тетя Аня, — сказала Лиза. — Силой разве их удержишь, не гулять пошли.
— Он самый опытный, — вставил Игорь.
— Опытный? — ожесточилась Анна Григорьевна. — А если его через три шага скрючит? «У нас на станции…» — вдруг передразнила она. — Вот бы и пошел с ним, а не дожидался, пока он Диму не позвал!
— Но я готов был идти, — примирительно сказал Игорь. — Я…
— Подранок тебе не посмотрит, опытный или неопытный! — не успокаивалась Анна Григорьевна. — Не умеешь — не стреляй! А этот мало того, что самолет утопил, так еще врага из зверя сделал!
— Это несправедливо, — вспыхнула Невская. — Не ожидала, тетя Аня.
— Много ты понимаешь, что справедливо, что несправедливо, ты с мое поживи!
— Не очень много, — согласилась Невская. — Но, прошу вас, не надо искать виновных. Это очень стыдно — валить вину на других, мы были и остались пассажирами, а они делают все, что могут.
— Зоя права! — горячо поддержал Гриша. — Мы, тетя Аня, должны гордиться такими людьми, как дядя Коля и Илья Матвеевич.
— Ой, сыночек, — горестно вздохнула Анна Григорьевна, — устала я им гордиться, живой он мне нужен, куда я без него, нитка без иголки…
— Я уверен, что все будет хорошо, — успокоил Гриша, — вот увидите, тетя Аня.
Гриша подсел к Анне Григорьевне и что-то тихо ей сказал. Она закивала, встала и подошла к нарам, на которых лежал Седых.
— Не спишь?
— Не сплю, — откликнулся Седых.
— Глупость я брякнула, сынок, ты уж не говори Илье.
— Я не сплетник, — холодно произнес Седых.
— Сгоряча я, — сокрушалась Анна Григорьевна. — У меня и в мыслях не было на Илью вину валить.
— Не вы, так другие, — тем же тоном сказал Седых, — мы к этому привыкли.
— Прости, сынок.
— Ладно.
— И ты прости, дочка. Невская пожала плечами.
— Что вы, тетя Аня, меня вы нисколько не обидели.
— Не тебя, так Илью. Он и в самом деле хороший мужик — Илья, это я тебе точно говорю.
Невская промолчала. На душе у нее было пасмурно. Ее беспокоил хрип в груди, все сильнее терзал голод, и сердце сжималось, когда она смотрела на Гришу: она — что, она выдержит, а вот он… И не пожалуется, даже знаком не покажет. И Лиза, бедняжка, ей хуже всех…
— Зоинька, — шепнула Лиза, — не смотри на меня жалеючи, я от этого злая становлюсь.
— Я всех жалею, — сказала Невская, — и себя тоже.
— Себя сколько хочешь, а меня не надо.
— Хорошо, не буду.
— Оби-иделась, — протянула Лиза.
— Мы сейчас только и делаем, что обижаем друг друга.
— Это жизнь нас обижает, и тебя, и меня.
— Я этого не считаю.
— А ты горда, подружка.
— И ты тоже.
— Верно, — согласилась Лиза. — Милостыни пока что ни у кого не просила.
Шельмец подался к дверям, зарычал.
— Кто-то идет! — вжав нос в окошко, выкрикнул Гриша. — Медведь!
Анна Григорьевна встрепенулась.
— Если вломится, головешку ему в пасть, головешку! Да не сейчас, потом, дыму напустишь!
— Фу ты, обжегся! — вскрикнул Чистяков.
— Рукавицы надень, защитничек! — Анна Григорьевна подсела к печурке, забрала у Чистякова кочережку. — Уйди, я сама.
— Уходит! — радостно доложил Гриша. — Это не тот, что раньше был, значительно меньше. Наверное, двухлеток.
— Знаток, — усмехнулся Чистяков, — медведица это, видишь, медвежонок за ней бежит?
— Не вижу… Вижу! Зоя, медвежонок, быстрее!
— Ш-ш-ш! — потребовала Анна Григорьевна. — Уж не самолет ли?
Все притихли.
— Самолет, — подтвердил Седых. — Успеют ли разжечь костер?
Гул моторов приблизился и разросся до звона в ушах, отдалился и вновь разросся, и так несколько раз. Потом отдалился и исчез.
— Значит, не успели, — спокойно констатировал Седых. — Будем ждать следующего раза.