— Что ж, Уман, эффектный жест, — продолжала она. — В карты с тобой уже не сыграем, по статусу не дотянули, так вот хоть в театр собрались.

— Можно подумать, тебе в карты понравилось бы больше, чем выбраться в одно из немногих красивых мест, уцелевших в Вермело, — обиженно отреагировал Ли, а Уман оставался неизменно благодушным:

— Отчего же, можно и в карты как-нибудь сыграть. Времени все только не найдем. Видишь, как нас жизнь всех по разным углам города раскидывает. Только Ли с Джоэлом по-старому рядом, плечом к плечу. Верные соратники Цитадели.

Похоже, в этот вечер он соглашался терпеть любые нападки и колкости. Возможно, он ощущал некоторую вину перед Энн. Как и они все. Джоэлу иногда казалось, что его прокушенная нога — это своего рода плата за то, что он уговорил Энн перейти из службы в академии на оперативную работу. Но подругу как будто терзало что-то иное, хотя она и утверждала, что больше всего ее мучает скука.

— Ну, все, тихо, уже! Начинается! — шикнул Ли, когда алый занавес перед обширной сценой подернулся глубокими складками и пополз в сторону. Чуть раньше оркестр залился громкой мелодичной увертюрой.

— Да-да, тихо. Первая ария будет Сюзанны, — со знанием дела заявил тихо Уман, словно наизусть знал спектакль. Джоэл мельком читал в афише, что обещается нечто веселенькое, вопреки классическому определению старинной оперы: по понятным причинам в Вермело запретили все формы искусства, призванные пугать или вызывать печаль. Надеялись так избавить людей от дурных снов и опасности превращений. Но, похоже, только убивали искусство.

Впрочем, и Ли, и Уман хорошо отзывались об известном спектакле, который рассказывал о дальних странствия, приключениях, чудесном воссоединении семьи и свадьбе в конце — словом, обо всем, чего был лишен Вермело. Град, где не случались чудеса.

«Слишком безмятежно. Так, что даже не веришь, что так могло когда-то быть. Здесь придворных интриганов легко вычисляют и комично наказывают, а любой намек на драму сглаживается кривляньями. Ли говорит, что в опере важно, как поют, а не о чем поют. Ему виднее», — размышлял Джоэл, глядя, как дородная дама в пудреном парике и пышном белом платье медленно шествует между декораций старинного интерьера.

— Эх, хороша Сюзанна сегодня, — тихонько шептал Уман, пристально наблюдая за примадонной. — Как и всегда. Хороша!

Пела некая Сюзанна и впрямь умело, технично. Невероятные кульбиты ее голоса напоминали показательные заковыристые приемы фехтования, которые никогда не применялись в процессе настоящей охоты, но смотрелись красиво. Джолин, конечно, не сумела бы вытянуть такие высокие ноты, зато в ее тихом пении отпечатывалась сама ее суть, душа. Сравнивать их не стоило.

— Ты увлечен примадонной? — заметил Джоэл, пытаясь подшутить, как в старые времена. Хотя он быстро прикусил язык, вспоминая, что не умеет, да и рядом сидит с ним Верховный Охотник.

— Увлечен? — Уман так громко рассмеялся, что на него вопросительно обернулись два следующих ряда, но продолжил он тихо: — У нас четверо детей, три дочери и сын, младший. Да… увлечен! Уже двенадцать лет. И только ей. Моей Сюзанной.

Ли согнулся пополам от беззвучного хохота, Энн скривилась, Батлер изумленно промолчал, непонимающе хлопая глазами. А Джоэл в очередной раз почувствовал себя идиотом, который ничего не видит и ничего не знает, хотя чуть ли не каждый день раскрывает преступления и предотвращает запутанные заговоры. Но при этом не замечает, что творится у него под носом. Или он просто слишком давно привык не слушать сплетни о друзьях.

«Четверо детей… в голове не укладывается! А всем остальным, значит, нельзя? — молча поразился Джоэл. — Интересно, как и когда эта Сюзанна стала примадонной? Не достаются ли ей главные роли только за то, что она с Верховным Охотником? Против него-то вряд ли пойдут люди искусства. Но двенадцать лет… Хорошо же они скрывались».

Спектакль тянулся, Ли завороженно слушал, Уман любовался своей Сюзанной, как влюбленный мальчишка. И это спустя двенадцать лет! Верховный Охотник удивлял все больше с каждым нежданным открытием. Пока что мнение о нем менялось не в худшую сторону и это, пожалуй, радовало.

— Эх, хорош Королевский Театр! Как бы сюда абонемент получить, — ворковал Ли после спектакля. Он встал, пошатываясь от счастья, не переставая громогласно аплодировать, вторя всему залу.

— Да никак, с нашей-то работой, — одернул его Джоэл. В целом, он тоже на какое-то время погрузился в вымышленный мир спектакля и даже по большей части разобрал, о чем пели. Но все же странная обида на Умана не давала покоя. Двенадцать лет назад они еще считались друзьями, но он уже тогда копил противоречивые тайны.