Я свистнул. Робошофер выкатил машину из гаража, склонил передо мной пластмассовую голову и глупо улыбнулся. Вздыбилась золотая крыша, в салоне заиграла легкая гостеприимная музыка. Как только я расположился на сиденье, включился телевизор. Передавали новости, но как раз их-то я и не желал слышать.

— Спорт, — сказал я, и телевизор молниеносно выбрал из множества передач скоростную гонку на воздушных шарах. К приходу Джеймса бар разлил шампанское по бокалам.

— Ух ты! — восхитился Джеймс. — Настоящее золото?

— Конечно. А еще алмазные фары и ветровое стекло. За ценой мы не постояли.

— Куда? — спросил он, потягивая шампанское.

— Первая в списке Вивилия фон Брун. Не только в этом списке, но и во всех остальных, надо полагать. Невероятно богата, умопомрачительно красива. Я ей позвонил, и она к нашим услугам.

Чарующе улыбаясь, она выплыла нам навстречу. Она оставила под изумительными глазами красноватые тени — след недавних переживаний. Конечно, те переживания были во всех отвратительных подробностях описаны в программах новостей. На ней было нечто серое и просвечивающее, каждое ее движение позволяло нам взглянуть на загорелые прелести. Выглядела она лет на двадцать пять, от силы на двадцать шесть, и вообще казалась идеалом красоты и здоровья. Но я не верил в идеалы и даже помыслить не решался о ее настоящем возрасте. Должно быть, это что-то астрономическое.

Она протянула изящную руку. Я ее взял и легонько коснулся губами.

— Милый Джим, бедняжка! — Она вздохнула. — Какая трагедия!

— Ничего, еще не вечер. Разреши представить тебе моего Джеймса.

— Ах какой ты умница! Молодец, что заглянул. Уолдо, мой муж, опять на охоте. А по мне, так что может быть скучнее, чем взрывать диких животных? Если Джеймсу негде переночевать…

Вивилия не теряла времени. Пока Уолдо крошил робохищников на лоне природы, она помаленьку хищничала на дому. Вероятно, она не годилась Джеймсу даже в прапрабабушки. А значит, имела кое-какой опыт… Я выбросил из головы неприличную мысль и вспомнил, за чем пришел.

— Вивилия, мы ищем Анжелину, и ты способна нам помочь. Для этого надо рассказать все, что тебе известно о Храме Вечной Истины.

— Ах, Джимми, ты такой… напористый! И твой сын, конечно, унаследовал…

— Сначала факты! — рявкнул я. — Флирт потом!

— Грубо, но по существу, — улыбнулась невозмутимая Вивилия. — Хорошо, расскажу все как на духу.

Ее рассказ доставил бы нам с Джеймсом намного больше удовольствия, будь он раз в десять короче. Вивилия обожала чесать язык, но я не позволял ей слишком далеко отходить от темы. Между прочим, от очень интересной темы.

Поистине олимпийская скука привела к расцвету на Луссуозо спорта, эскапизма и всевозможных религиозных культов. Магистра Фэньюимаду приглашали на различные приемы и званые вечера, с гипнотизмом его проповедей соперничал только магнетизм его глаз. Праздношатающиеся дамы нет-нет да и заглядывали в Храм Вечной Истины, очень многие становились завсегдатаями. И Вивилия вполне доходчиво объяснила почему.

— Его религия, как и любая другая, дает утешение, но дело не столько в утешении, как в обещании вечного блаженства. Впрочем, у него и проповеди интересны, уж поверьте. Все лучше, чем ежедневная телемуть. А проповедует он вот что. Тому, кто часто ходит в Храм, истово молится и охотно жертвует, предоставляется возможность заглянуть в рай.

— В рай? — Я торопливо перерывал свои познания в рудиментарной теологии.

— В рай. Да неужели ты о нем ничего не слышал? Неужели в твоей религии…

— Папа — атеист, — сказал Джеймс. — Как и все мы, ди Гризы.

Вивилия многозначительно усмехнулась:

— Что ж, не мне вас судить. В наш век реализма и социального равенства таких, как вы, большинство. Но у этой медали есть и оборотная сторона — обожествление рутины, возведение прагматизма в культ. Тоска смертная. Поэтому нет ничего странного в том, что самые чувствительные из нас ищут высший смысл бытия…

Наступил мой черед многозначительно усмехнуться. Но снисходительная Вивилия притворилась, что не заметила.

— Мне бы не пришлось этого объяснять, если бы ты прилежнее учился в школе и не прогуливал уроки прикладной теологии. После смерти все мы попадем на небеса, и тот, кто при жизни вел себя хорошо, получит в награду вечное блаженство. Те же, кто вел себя плохо, отправятся в ад — на вечные страшные муки. Я понимаю, все это выглядит слишком упрощенно и нелогично. Так показалось и мне, и всем остальным девушкам, когда мы впервые услышали о небесах и преисподней. Однако возможность побывать в этих местах, по крайней мере с кратким визитом, придает им весомость и осязаемость. После того как я сама там побывала, у меня основательно поубавилось недоверия.

— Гипноз, — предположил я.

— Ха! Джимми, это же слово я услышала от Анжелины. Она тоже поджимала губы и фыркала точь-в-точь как ты. А я ей на это ответила, что все мои подруги, побывавшие в раю, пережили в точности те же ощущения, что и я. Уж поверь, я способна отличить гипнотическое наваждение от реальности. Нет, это был вовсе не транс. Не могу описать сам перенос в рай, но я там была, честное слово. Одной рукой магистр Фэньюимаду держал меня, а другой — эту редкостную тупицу Роузбадд. Она слишком бедна умом, чтобы ее можно было загипнотизировать. Но в раю мы видели друг друга, и у нас остались схожие впечатления. Там так чудесно, так красиво — даже слов не подобрать. И… здорово воодушевляет. — Она запнулась и покрылась легким румянцем. Воодушевление было не в ее стиле.