Но один из «гвардейцев», звероподобный, кряжистый, проговорил, с трудом ворочая языком:

— А мы и так… возьмем твои… брильянты…

Он ещё хотел сказать что-то очень важное, но остекленная дверь парадного с грохотом распахнулась, стекла упали на пол, и на пороге появилась высокая фигура человека в простом чесучевом пиджаке. Нет, он не поднял гранату над головой — он просто держал её в руке, опущенной вниз, и лишь раскачивал её, не говоря ни слова. Но все увидели её. Потом Томашевский спокойно прошел через весь зал, сопровождаемый ошалелыми взглядами «гвардейцев», подошел к Николаю и вежливо сказал:

— Ваше величество, прошу вас, дайте мне ваши бриллианты.

Александра Федоровна и великие княжны, следившие за всем происходящим с порога спальни, видели, как этот красивый офицер спокойно взял мешок, тесемка, что торчала из него, была за несколько мгновений намотана на гранату и завязана узлом, а после офицер сказал:

— Ребятушки, придется вам идти со мной. Идите к поезду, а их величества и их высочества пойдут за нами следом. Видите, я уже снял кольцо с гранаты, стоит мне лишь отпустить чеку, как вас не будет. Если рядом с поездом не будете блажить, поднимать тревоги, то это вам достанется. Ваше величество, вы ведь обещали господам это вознаграждение?

— Да, обещал, и я сдержу слово, если мы сможем спокойно уехать.

— Вот и прекрасно. Вначале выходят эти лихие господа. Ну-ну, я прошу вас, и без фокусов. Всем постам скажите, что идут важные гости. Гости государя императора.

Уже вечерело, и, когда из барского дома, мимо лежащих у колонн часовых, лежащих в неуклюжих позах внезапно сморенных тяжким сном людей, проследовали «гвардейцы», Томашевский и все Романовы, над железнодорожной насыпью, к которой они шли, застыла кроваво-красная река заката. Поезд, подобно детской игрушке, казался маленьким и совсем ненадежным, неспособным довезти людей до городов и деревень, куда они стремились. Но по мере приближения к нему вагоны становились больше, уже можно было разглядеть людей, пассажиров и сторожей в лохматых шапках. Когда подошли к вагону, что был ближайшим к паровозу, Томашевский прокричал, обращаясь к машинистам:

— Эй, там, на паровозе, запускай машину! Уезжаем!

И скоро струи пара вырвались из клапанов, в машине что-то застучало, заурчало, запыхтело.

Послышалась команда:

— Пассажиры — по вагона-ам!

А Томашевский все держал гранату в поднятой руке, и глаза «гвардейцев» были устремлены то ли на нее, то ли на привязанный к ней мешочек. И вот вагоны лязгнули, качнулись, сдвинулись вперед и поползли… Гвардейцы, точно зачарованные, пошли по песчаному откосу вслед за вскочившим на подножку Томашевским, а он все не спешил отдать им царский подарок, и лишь когда поезд стал набирать скорость, он дернул за тесемку, опрокинул мешочек открытой частью вниз, и на землю полилась искристая струя камней, которые, точно осколки зеркала, ловили на свои грани цвет заката и в полете казались капельками крови.

Когда Томашевский, вновь укрепив чеку гранаты сохраненным кольцом, вошел в вагон, где гомонили пассажиры, вспоминая пережитое, радуясь, что отделались лишь синяками да потерей части имущества, он прошел в отделение, где сидели Романовы.

— Вам вполне покойно? — спросил поручик.

— Да, вполне. Мы вам так благодарны! — горячо ответила за всех Александра Федоровна, одаривая красавца офицера улыбкой признательности и восхищения.

— А что с Вагановым? — спросил Николай, молча пожимая Томашевскому руку.

Поручик улыбнулся и тихо ответил:

— Нет больше Ваганова, весь вышел… Вы мне разрешите сопровождать вас до Петрограда?

— Буду весьма рад, — сказал Николай. — Садитесь здесь, рядом с Машей.

Невестой Николая была Гессен-Дармштадтская принцесса Алиса, родная сестра жены дяди наследника, великого князя Сергея Александровича. Но про Алису знали в России не только со слов её сестры. Она уже как-то приезжала ко двору русского императора, но не понравилась здесь поначалу и уехала назад. Но когда Александр Третий почувствовал приближение кончины, Алису снова пригласили в Петербург. Теперь уже будущий царь смотрел на немецкую принцессу с боiльшим интересом, чем раньше, и разглядел, что Алиса замечательно похорошела, только постоянно выглядела очень грустной. В общем, она произвела на Николая впечатление неотразимое.

День 8 апреля 1894 года — день помолвки Николая и Алисы — был назван женихом в дневнике "чудным, незабываемым днем". И далее наследник записал своей счастливой рукой: "Боже, какая гора свалилась с плеч, какою радостью удалось обрадовать папаi и мамаi! Я целый день ходил как в дурмане, не вполне осознавая, что, собственно, со мною приключилось". А когда Алиса вскоре была вынуждена уехать в Англию, к родне, не находивший покоя Николай сделал в дневнике такую запись: "Я бродил один по дорогим мне теперь местам и собирал её любимые цветы, которые отправлял ей в письме вечером".

Перспектива счастливой "частной жизни" настолько захватила влюбленного жениха, что месяцы перед свадьбой, так будоражившие Николая, совершенно отвлекли его от горестно-радостных раздумий, связанных со скорой кончиной отца и необходимостью перестать быть лишь частным лицом и перевоплотиться в императора России. При дворе кое-кто помнил, что когда-то Николай обмолвился о нежелании занять престол. Другие говорили, что Александр Третий, не видя в сыне достойного преемника, взял с него слово, что от короны он отречется. И вот настал момент, когда Николаю нужно было решиться…