Сеньор Вальдес ждал, затаив дыхание. Какое-то время стояла полная тишина, потом за стеной послышалось цоканье каблуков по бетонному полу, резкий звук слива, потом хлопнула дверь, каблуки простучали опять, и послышался шум воды. Протестующе взвизгнули ржавые трубы. Мысленным взором сеньор Вальдес завороженно следил за ней, будто стена между туалетами стала прозрачной: вот она моет руки, секунду медлит, вскидывая глаза к висящему над умывальником зеркалу, поднимает верхнюю губу и стирает с переднего зуба приставший кусочек пиццы, вот проводит влажной рукой по волосам.

Он выдохнул. Опять стук каблуков — теперь она шла к двери. Скрип пружин, хлопок — она уже в коридоре. Он дал ей пройти пару шагов, прежде чем распахнуть дверь и выйти наружу.

— О, Катерина! — Сеньор Вальдес изо всех сил старался, чтобы голос его звучал естественно. — Как приятно увидеться!

Когда он окликнул ее, Катерина обернулась через плечо с улыбкой, которая, казалось, никогда не сходила с ее губ, — юной, открытой, доброжелательной, такой прекрасной, такой прекрасной… Но через мгновение она узнала его, и выражение ее лица переменилось — теперь на нем были написаны почтение и вежливое удивление.

— Добрый день, сеньор Вальдес, — сказала она.

— Здравствуй. — Все слова вылетели из головы, и он смог только повторить: — Как приятно увидеться!

Она промолчала.

— Я получил твою записку.

— Я вложила ее вам в руку.

— Да. — Он помедлил, вспоминая, как это было. — Да. Так ты, оказывается, пишешь?

— Да, рассказы, глупости всякие…

— Если они важны для тебя, значит, это не глупости. — Ну и врун, одернул себя сеньор Вальдес. «Какой же ты замечательный рассказчик, Чиано!» Вешаешь девушке лапшу на уши! Признайся, сколько навозных куч ты перелопатил, сколько чепухи прошло через твои руки, откровенной лажи, написанной бездарными, беспомощными, безнадежными графоманами? И ты безжалостно выбрасывал рукописи в корзины для бумаг и советовал жалким писакам найти другое занятие в жизни, пожалеть ни в чем не повинные деревья и не переводить попусту чернила. — Я с удовольствием посмотрю твои работы. Может быть, разрешишь пригласить тебя на чашку кофе? На этот раз я готов обслужить тебя сам. — Сеньор Вальдес столько раз практиковал эту маленькую шутку, но сейчас, когда он произнес ее, глядя Катерине в глаза, она прозвучала очень слабо.

Катерина смотрела на него со странным, несколько отрешенным выражением, и в глазах ее промелькнуло что-то вроде жалости. Сеньора Вальдеса это не слишком испугало. Жалость — хорошее чувство, ну, не то чтобы очень хорошее, но и оно сойдет, если позволит ему приблизиться к цели.

Она помедлила, будто прикидывая что-то в голове, а потом сказала:

— Кофе? Да, можно, конечно, и кофе выпить. Но разве вы не хотите заняться со мной сексом?

Тощая рыжая кошка перешла дорогу.

Тощая рыжая кошка перешла дорогу.

Тощая рыжая кошка перешла дорогу.

Сеньор Вальдес сидел за рабочим столом перед открытым окном и писал, писал, писал, пока солнце не зашло за горизонт и на улице не загорелись фонари.

Он заполнял страницы одной-единственной строчкой, пятью словами, то строчил их пулеметной очередью, то, задумываясь, останавливался, представлял проклятую кошку, ее тусклую кошачью жизнь, ее хозяев и места ее обитания. Он думал о том, куда она могла пойти и что увидела по дороге, чем питалась и кого встретила, и опять начинал строчку со слов: «Тощая рыжая кошка перешла дорогу», пока множество страниц чудесной новой записной книжки не оказалось покрыто этим писательским кошмаром.

В конце концов Бог смилостивился над ним и погасил солнце; подобно покрывалу, опускаемому на лицо мертвеца, по его столу поползли тени, и темные, злые строчки, испещрившие голубые страницы смешались, слились воедино, расползлись по щелям и углам и пропали. Сеньор Вальдес облегченно вздохнул. Конечно, он с легкостью мог протянуть руку и включить настольную лампу, но вместо этого предпочел откинуться в кресле с вздохом облегчения. Что ж, он хорошо поработал. Если мерить сделанное не в словах, а в часах работы, он поработал достаточно. Методично, аккуратно он завинтил колпачок ручки и положил ее во внутренний карман пиджака, висевшего на спинке кресла.

Потом сеньор Вальдес закрыл записную книжку, сложил перед собой руки, как в молитве, и снова вздохнул.

Даже по окончании работы кошачье предложение продолжало навязчиво скрести когтями по его мозгу, материализуясь перед закрытыми глазами в виде черных закорючек-букв, то растворяясь в воздухе, то формируясь опять. Пять слов грохотали в ушах, как каретка пишущей машинки, звенели, как глупая песенка, случайно услышанная по радио за завтраком и приставшая на целый день. Пять слов ныли, как больной зуб, как… как… как знакомое, мучительно-зудящее, неудержимое желание секса.

Сеньор Вальдес посмотрел на часы — девять вечера. Вообще-то идти к мадам Оттавио рановато, но, с другой стороны, девочки будут свеженькие, да и выбор больше. Да, надо двигаться, нечего сидеть дома и ждать. Да и чего ждать? Ведь секс — естественное отправление организма, и не следует культивировать брезгливое отношение к самому себе, чувствуя легкое возбуждение, которое ассоциируется скорее с теплым стульчаком туалета, нежели с высоким чувством. Наоборот, все неприятные ассоциации, возникающие при мысли о публичном доме, нужно гасить в зародыше — быстро и интенсивно. Правда, сталь тонкому существу, как сеньор Вальдес, это редко удавалось.