Она смущенно возразила:

— Никто не мешает тебе заняться творчеством.

— Творчеством? — расхохотался Тинкар. — Меня выдрессировали на уничтожение! Творчество! В одиночку? И чем заниматься? Торговлей? — Он выплюнул это слово с нескрываемым презрением. — Более благородным было бы заняться исследованиями, но мы так и не перешагнули рубежа ста пятидесяти световых лет, а вы уже отправились в иные галактики! Где та область, в которой вы за двести лет не приобрели знаний? Я молод, силен и могу заниматься тем, что хорошо знаю, а знаю я воинское дело! По правде говоря, лучше бы вы оставили меня дрейфовать в космосе в моем скафандре. Все уже давно было бы решено.

— Неужели вы, планетяне, так низко пали, что даже не можете адаптироваться? — едко заметила Орена. — Стоит вас извлечь из железного корсета вашей цивилизации, как вы теряете умение ходить! Когда я увидела тебя в первый раз в полном одиночестве, готовым к бою с враждебной толпой, я подумала: «Наконец-то появилась земная вошь, которая держится человеком!» Неужели я ошиблась? Жалка Гвардия, если она научила тебя сражаться лишь в тесном строю! И ничего удивительного нет в том, что ваша Империя рухнула, если в тиранию привнесли трусость!

Он вскочил со скамейки и, дрожа от гнева, встал перед ней.

— Я сражался и в одиночку! — выкрикнул он. — Но тогда у меня была цель! А что осталось теперь? Я не выполнил задания, я живу вашей милостью без всякой надежды вновь стать человеком! Что произойдет, если ваш город будет разрушен, ваши друзья окажутся в недосягаемости, ваш…

— Тогда я доберусь до другого города и продолжу жить, невозмутимо ответила Орена. — Какое значение имеет железная конструкция вроде «Тильзина»? Я родилась на «Робуре», несколько лет провела на «Суоми», потом на «Франке», «Юсе», «Англике», «Ниппо»! И везде чувствовала себя как дома! Мои друзья? Да, конечно, я их люблю, и если бы их убили, постаралась бы отомстить за них. Но разве в других местах нет хороших товарищей? Мне непонятна твоя точка зрения.

— А мне ваша. Скажите, разве нормально то и дело менять место жительства?

— Конечно! Почти при каждой встрече происходит перемешивание. Одни уходят, другие приходят. Трудности возникают у специалистов, которые хотят перейти из одного города в другой. Но добровольцы находятся всегда.

— А ваше жилье? Ваши вещи? Мне понятно, когда речь идет о таких людях, как я, солдатах, у которых нет ничего своего, но…

— Везде есть пустые квартиры, — пожала плечами галактианка. — Что касается вещей, то мы их берем с собой или находим новые.

Он задумчиво потер подбородок:

— Боюсь, мне будет трудно адаптироваться. Были ли кроме меня другие планетяне в ваших городах?

— Редко, но были.

— Что с ними стало?

— Кое-кто ассимилировался. Многие умерли. Другие вернулись на свои земные шарики во время остановки. Таким был мой отец. Вот почему я ненавижу планетян и почему они меня не интересуют. — Орена с торжеством победителя посмотрела на собеседника.

— Ваш отец был планетянином, а вы их ненавидите? — Тинкар с удивлением посмотрел на женщину.

— А что тут удивительного? — хмыкнула она. — Он прожил с нами шесть лет, адаптировался, а потом предал нас.

— Предать можно лишь то, что ты признал своим…

— Конечно!

— Я признал своею Империю. И если вы меня примете, а я не откажусь, то я стану предателем!

— Это не одно и то же, тупица! Был ли у тебя на Земле выбор? Мог ли ты заняться чем-то иным?

Он некоторое время молчал.

— Думаю, нет. Гвардейцев набирают в раннем детстве. Мне было три года, когда меня забрали у родителей. Мой отец…

Перед его глазами мелькнул громадный силуэт. Только и всего, силуэт, и никаких деталей, ни единой черточки лица, которую бы он вспомнил.

— Я едва помню родителей, — пробормотал он с внезапной, его самого удивившей тоской. — Я даже не знаю их имен! Холрой — фамилия, которую я ношу, вовсе не моя, ее дали мне для удобства. Мать… Не знаю. Она была светловолосой и улыбалась мне! А! Зачем вызывать к жизни воспоминания? Я мог бы встретить родителей на улице и не понять, что это они. Я даже не знаю, к какому классу они принадлежали. Быть может, во время весеннего мятежа я убил своих братьев!

— И это ты называешь цивилизацией? — ужаснулась молодая женщина. — И за это ты готов умереть?

— А за что другое? Я не знаю ничего другого, во всяком случае, не знал до встречи с вами.

Он вскочил и принялся, расхаживать взад и вперед перед скамейкой, на которой сидела Орена.

— Три года! Что знает трехлетний ребенок? Ничего! Я был в их руках словно кусок глины, из которой можно лепить что угодно. Вначале я должен был преодолеть низшую школу: научиться читать, писать, считать. Но в иных условиях, чем остальные дети. С самого начала железная дисциплина. Потом средняя школа и долгие часы политических занятий!