Получить свою толику останков оказалось затруднительным даже для присутствовавших при кончине; но трансцендентного контакта со святым — и через многие годы после смерти — можно достичь, прикоснувшись к его одежде или земле, по которой он ступал, соломе, на которой он ночевал, его надгробию, мощам, образам. Лампадным маслом и свечным воском из усыпальницы помазывали пораженные части тела. Пили воду, омывавшую труп святого. Над ракой с мощами св. Антония проносили вино, разбавляли и назначали пациентам гомеопатическими дозами.

Так что, силу святого можно было сохранять многие столетия. У моей матери имелась одна такая реликвия — св. Терезы Младенца Иисуса, "Цветика из Лизьё" — крошечный кусочек бежеватого льна с бледными пятнами, который касался тела св. Терезы или сутаны, касавшейся ее одежды, наклеенный на основу из выцветшего красного плиса и вложенный в бронзовую, со стеклянной крышкой коробочку размером со склянку из-под бальзама для губ или с дамские часики. Приложенная к страдающему воспалением легких, она неизменно доказывала свою действенность, ведь св. Тереза умерла от туберкулеза и потому считалась покровительницей больных бронхами.

Реликварий хранился в небольшом ящичке бюро в гостиной среди других памятных вещей: ракушки с зеленой кромкой и надписью "Портраш[5], 1944" фиолетовыми несмываемыми чернилами (сувенир медового месяца моих родителей), молочного зуба (моего), комплекта тематических вкладышей от сигарет «Уиллз» с описанием целебных растений Британских островов и пузырька " спасительного бальзама" с пробкой-капельницей. Помимо него, были и другие ящички, полочки для писем, отделения с дверцами, — и всюду содержались различные предметы со своими историями. В пачке старинных открыток затерялось размером с открытку же фото моих отца и матери, так от руки раскрашенное, что оба выглядели нарумяненными и напомаженными, с одинаковыми кукольно-синими глазами.

Последняя вещица досталась от дяди Селестина, завзятого фотолюбителя, филателиста и алчного потребителя детективной и готической литературы, олицетворяемой для него сочинениями Артура Конан Дойла и Эдгара Аллана По. На двенадцатый день рождения он подарил мне сборник историй о Шерлоке Холмсе. "Для великого ума, — говорит Холмс в "Этюде в багровых тонах", мелочей не существует… По одной капле воды, — утверждает он далее, человек, умеющий мыслить логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического океана или Ниагарского водопада, даже если он не видал ни того, ни другого и никогда о них не слыхал. Всякая жизнь — это огромная цепь причин и следствий, и природу ее мы можем познать по одному звену".

Наша фамилия «Карсон» считается для католиков необычной, поскольку неизменно ассоциируется с протестантским юнионизмом — благодаря Эдварду Карсону, лорду Данкэрну, которого многие считают отцом-основателем Северной Ирландии. Когда я вошел в разум, мне рассказали, что мой прапрадед по отцовской линии был пресвитерианин, который сменил конфессию и наставлял потомство с таким рвением, что впоследствии дед мой стал называть сыновей в честь римских пап.

Отсюда — Селестин, в честь Целестина V, святого-покровителя переплетчиков; Сильвестр, мой отец, в честь Сильвестра II, блестящего ученого, популяризатора абака и пневматического органа; а Лео, поганая овца нашего семейства, сбежавший в Америку еще до моего рождения, был назван так в честь Льва II, который в день св. Марка, 25 апреля 799 года, чудесным образом остался невредим после попытки противоборствующей папской фракции вырезать ему глаза и язык.

И всё же Селестин — более остальных — сохранил двойственное отношение к памяти знаменитого Карсона. У него была древняя газетная вырезка из белфастской «Ньюслеттер» с фотографией лорда Данкэрна, срезающего первый кусок дерна на торжественной церемонии начала сооружения водохранилища в Безмолвной Долине, что в горах Морн. Дядя утверждал, что сигарета, которую элегантно одетый лорд держит между указательным и средним пальцами правой руки, — это "Синяя "Галлахерс""[6]. Один современный биограф подтвердил данный факт, исследовав под микроскопом отчетливо различимую структуру пепла.

Более того, виднеющееся на дерне растение можно идентифицировать как Tussilago farfara, мать-и-мачеха, или копытень, называемый так за характерную подковообразную форму листа. Оно известно также как "бедняцкий табак", «куколь-трава», "камчужная трава", "кашельное зелье" и "дикий ревень"; его листья составляют основу "Британского травяного табака", в числе прочих ингредиентов которого — вахта, очанка лекарственная, буковица, розмарин, тимьян, лаванда и цветки ромашки. Когда Селестин не курил свои «Синие», он пользовался сходной травяной смесью, которую в шутку называл " чаем из трилистника".

В Великий пост весь его дом пропитывался ароматом «чая», почти заглушавшим доносившийся из темной комнаты лабораторный запах и сакраментальный душок закрепителей, которые он приготовлял для тонированных фотографий, растирая эссенции лаванды и живицы, древесные смолы и необработанный воск. Он презирал тех, кто просто использовал акварель из детского набора. Принципы Ченнино Ченнини, последнего сторонника средневековой традиции, настаивал он, актуальны и по сей день: при изображении лиц следует сделать подмалевок бледным позёмом, "земляной зеленью" (terre verte), а розовые телесные тона наносить тонко поверх него, переходя ко всё более светлым оттенкам, от тени к свету; зеленому дают проглядывать сквозь полутона, замечательно передавая жемчужные тона живой плоти.