— Давай, — говорю я ей, помогая им с Кэшем подняться.

— Моя нога, — вздрагивает она, глядя вниз на текущую из открытой раны кровь.

— Что случилось? — спрашивает ее Кэш.

— О боже, Кэш, Илай убил вашу мать, — плачет она.

Требуется пара секунд, чтобы до меня дошло, что она говорит. Меня захлестывает волна грусти при мысли о моей матери и ее любви к этому месту — к ее сыну Илаю. Этому ублюдку.

— Простите меня, — умоляет Мона.

— Это не твоя вина, — уверяю ее я.

— Кэш… — бормочет она, протягивая к нему руку. Он обнимает ее, прижимая к себе, как будто тонет, а Мона его спасательный круг.

Илай извивается на песке, как раздавленный червяк.

— Ублюдок, — рычу я. Я бросаюсь к нему, но Мона останавливает меня, схватив за руку.

— Нет, — качает головой она, затем ковыляет к большим, разбросанным по песку камням.

Взяв один размером почти со свою голову, Мона, прихрамывая, подходит к Илаю. Его дыхание затруднено, он кашляет кровью.

— Твое сердце принадлежит мне, — бормочет он.

— Твое место в аду. У тебя никогда не было сердца, вот почему ты украл Кларино, — усмехается она и с резким надломленным ревом изо всех сил бьет камнем Илая по голове. Затем снова и снова, пока у нее не устают руки. Багровые брызги заливают ее лицо и волосы, от очередного удара его череп с ужасным хрустом раскалывается, и теперь лицо Илая напоминает месиво из земли и мусора.

Его тело бьется в конвульсиях, нервы подергиваются, а затем он замирает. Кровь просачивается в песок, луна — наш единственный свидетель, приближается прилив, который смоет все улики.

Мы были правы. Убийца был родом из этого места — и сыном нашей матери, из всех гребаных людей.

— Что теперь? — спрашиваю я, желая перекинуть Мону через плечо и умчаться с ней домой, запереть ее там навечно, но она не моя пленница, и вообще не пленница, ни сейчас, ни когда-либо еще.

— Теперь мы освободим всех остальных. Пришло время положить конец правлению моего отца, — говорит она мне, сильная и уверенная в себе, несмотря на то, что выглядит так, словно ее сбил грузовик.

МОНА

Когда я разбила камнем череп Илая, и его теплая кровь окропила мою кожу, словно награда за то, что я наконец-то добилась справедливости для Клары, по моему телу разлилось спокойствие.

Все те ночи, что я лежала с ним, и он прикасался ко мне этими руками, которыми лишил жизни мою сестру…Я никогда не прощу ему того, что он у меня забрал. Покончить с его жизнью было слишком милосердно. Мне следовало запереть его в отцовской тюрьме и оставить там гнить.

— Эта рана выглядит просто ужасно. Нам нужно будет ее перевязать. — Колт хмуро смотрит на мою ногу, из открытой раны все еще сочится кровь.

— Моя мать заключена в темницу отца. Нам нужно освободить ее и найти Клаудию.

— Кто такая Клаудия? — спрашивает Колт, срывая с себя рубашку и наклоняясь, чтобы перевязать ею мою ногу.

— Она была подругой Клары, — кивает Кэш. — Той, что помогла Кларе добраться до острова и обратно. Показывай дорогу.

— Моему отцу не слишком понравится, что вы здесь.

— Это его проблема, а не наша, — Колт подхватывает меня на руки, как жених невесту. — Позволь мне немного тебя понести. Ты выглядишь так, словно вот-вот упадешь в обморок.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что любишь меня, — шепчу я. На его лице сменяется множество эмоций. — Это ведь и есть любовь, верно? Дуновение твоего аромата, сила твоей хватки, вкус твоих губ.

Я провожу ладонью по его щеке.

— Сквозь тьму здесь виден свет…, — я кладу руку себе на сердце. — Я чувствую, что ты живешь здесь.

— А я чувствую тебя повсюду, — говорит он, на мгновение закрывая глаза. — Я ни на что не поменяю это чувство.

— Тебе и не придется. Я твоя, — выдыхаю я. Повернув голову, я протягиваю руку и сжимаю ладонь Кэша. — Я принадлежу вам обоим. Мы принадлежим друг другу.

Как и следовало ожидать, мы застаем моего отца в церкви, планирующим мое очищение.

Когда я вхожу с растрепанными волосами, свисающими по плечам мокрыми прядями, вся в синяках и порезах, окрашивающих мое лицо в целый калейдоскоп цветов, он потрясенно распахивает глаза. Моя одежда изодрана в клочья, вокруг голени обмотан пропитанный насквозь кровью кусок рубашки.