Теперь я знаю, что это такое.

Но сейчас я могу дышать.

Поэтому я смотрю на записку снова.

Проще некуда. Приступай:)

Ты прав. Спасибо. Это действительно совсем просто.

«Пицца Винсента».

Там мы иногда ели – в выходные или после школы. С тех пор я там не была. Ни разу. Даже близко не подходила. Но я сразу догадываюсь, что имел в виду Лукас. Не только ресторанчик, но даже о какой кабинке он говорил. Готова поспорить: это та, что возле окна, которое выходит на стоянку грузовиков. На долю секунды я даже как будто чувствую на языке кисловато-сладкий вкус ананаса под белым соусом.

Гадость, знаю. Знаю!

Конечно, я уже зарабатывала кое-какие деньги до того, как Лукас получил ту работу – выгуливать собак. Но со временем он стал зарабатывать даже больше, чем я, хотя мне приходилось присматривать за детьми, а не за собаками. Вы бы удивились, узнав, как много людей готовы платить кому-то, кто выведет их пса на прогулку и соберёт в пакетик его какашки. Но поначалу деньги были только у меня. Как-то я за одну субботу заработала двадцать один доллар, и первым же местом, куда мы отправились, была «Пицца Винсента».

Третья кабинка справа.

– Джой, у тебя там всё хорошо? – Это мама. Прислушивается возле двери в мою комнату.

Я сразу понимаю: они встревожились, когда у меня вдруг стало тихо. Не стало слышно, как я дёргаю гитарные струны. Долгое время они вообще заставляли меня держать дверь открытой, когда я оставалась одна в комнате. И мне совсем не хочется, чтобы это время вернулось.

– Всё в порядке, мам.

Я сую записку Лукаса обратно в конверт, прячу его под подушку и снова берусь за гитару. Оказывается, это не так уж и сложно. В книге, которую подарила мне Наталия, есть схемы, как ставить пальцы. Два аккорда я уже выучила. Я пыталась подпеть слова песни, но пока не получается. Я держу гитарный гриф, зажимаю пальцами струны, а другой рукой бренчу по ним вверх-вниз.

– Я занимаюсь! – кричу я в ответ.

Я перемещаю пальцы, пробуя другой аккорд, но смотрю при этом на свою подушку. Мысль о ней никак не отпускает меня. Потом эта мысль перерастает в смутное желание, а желание – в беспокойство.

Что, если ключ всё ещё там?

Ждёт меня.

Нет, быть такого не может. Да даже если и так – где гарантии, что остальные ключи всё ещё там, где он их оставил? Год спустя? Ерунда. Исключено. Прочесть записку с первой подсказкой – это одно, но то, что сейчас зреет у меня в голове, – определённо плохая идея.

Или всё-таки попробовать отыскать второй ключ?

Родители ни за что не отпустят меня на поиски. Это уж точно. Они вообще не отпускают меня бродить в одиночку, а уж о том, чтобы перебираться из одного места в другое неизвестно где и неизвестно как, и речи быть не может.

Кроме того, ключи не могут до сих пор оставаться на месте.

Или могут?

Дышать стало труднее.

И всё же – а вдруг они уцелели и лежат где-то там, и ждут, пока я их найду?

Что, если я могу их найти?

Лукас, ты точно хорошо придумал, как их спрятать. Ты ведь умный, очень умный. Умнее всех, кого я знаю. Это все всегда признавали. Кроме меня.

Знаю, звучит глупо, но я всегда думала… скорее мечтала, что однажды мы с ним поженимся. Наверное, этим и объяснялось, что иногда я вдруг случайно проговаривалась о каких-то вещах. Которые сейчас начинаю забывать.

Кексики. «Охота за сокровищами». Ямки в земле.

Что плохого, если я просто взгляну?

Уж это я должна сделать для него.

Я закрываю песенник Арианы Гранде с аккордами, прислоняю свою новенькую красную гитару к кровати, хватаю кошелёк и засовываю первую подсказку Лукаса в задний карман джинсов. Ведь быть подавленной – совсем не то, что раздавленной. Это гораздо, гораздо лучше.

Грустно проходить в приветственно звякнувшие колокольчиком двери «Пиццы Винсента» без денег, потому что пахнет здесь потрясающе, а я сегодня ещё ничего не ел и умираю от голода. Но все свои сбережения я потратил на подарок для Джой, поэтому сегодня придётся потерпеть.

Вместе с запахом на меня наваливается сразу множество мыслей, и все они очень приятные. Например, про тот день в пятом классе, когда Джой проспорила пять долларов, сказав, что мне ни за что не съесть в одиночку целую большую пиццу с пепперони и луком, а я решил доказать, что съем, и мы просидели в пиццерии три часа, пока я не прикончил последний кусочек.

«Спорим, у тебя живот болит», – сказала она, когда мы шагали домой.

«Ничего подобного», – твёрдо сказал я. Мы помолчали, а потом она начала смеяться, потому что я уже почти бежал – так мне нужно было в туалет.