Палец соскальзывает. Страница Макрона сворачивается, и моему взгляду предстает, как я понимаю, профиль самой Эмилии. Прокручиваю ленту. Надо ли говорить, что раньше я никогда не задумывался над тем, что она снимает? Сказать, что девчонка меня удивила – ничего не сказать. Это не какие-то модные фото. Это… другое. Миля фотографирует жизнь такой, как она ее видит. На ее снимках запечатлены то какие-то беспризорники на фоне Сити, то люди, ждущие свой автобус в какой-то глуши, то алкаш, привалившийся к витрине модного магазина. Я не знаю, как ей удается найти такой ракурс и такую форму, что одна единственная ее фотография как будто рассказывает целую историю. В конце концов, на них запечатлена всего лишь картинка. В отличие от автора, зритель не знает ее предыстории. Ее рассказывает сама фотография.

– Эй! – Эмилия возмущенно выдергивает из моих рук телефон. Наши взгляды встречаются, намертво врастая друг в друга. – Что? – вновь подбирается рыжая. – Фигня, скажете?

– Нет, – откашливаюсь я, – у тебя правда талант. Как ты это делаешь?

Глаза Эмилии пускаются в пляс по моему лицу. Она как будто не может поверить, что мне в самом деле интересно. Между нами опять на ровном месте искрит. Выхожу из-за стойки и, чтобы занять руки, набираю воду в чайник.

– Один замечательный мастер сказал, что хорошим фотографом можно стать, если видеть будущее на секунду вперед. У меня есть к этому врожденная способность.

– Значит, все-таки ведьма?

– Наверное. Но не обольщайтесь. Мне еще учиться и учиться, чтобы достигнуть того уровня, к которому я стремлюсь.

– Значит, не такие уж и ценные мои портреты? – усмехаюсь, чтобы как-то понизить градус непонятно откуда взявшегося между нами напряжения.

– Мои портреты все равно лучше, чем те, что я видела в сети. Не волнуйтесь – не продешевите.

– Думаю, я не стану их продавать. Использую, если мне вдруг приспичит написать мемуары.

– Интересно. А про аварию там будет главка?

– Все никак не простишь, что тебя крайней сделали?

– Ненавижу таких…

– Каких?

– Таких, как вы. Думающих, что им все позволено.

Блики на дне ее морских глаз сгущаются. Взгляд – что жидкое золото. Жжется. Стиснув зубы, я резко меняю тему:

– Ты квартиру выбрала?

– Мне все равно, где жить.

– Картонная коробка подойдет? – психую.

– Дело к зиме. В картонной коробке будет холодно.

Рыжая откладывает камеру, отворачивается и делает несколько шагов по направлению к двери. Она что, серьезно? На собственном опыте, или…

– Эмилия, черт, подожди! Херню сморозил.

– Послушайте, если вы решили, что это все, – неопределенно машет рукой, – дает вам право меня оскорблять, вы ошибаетесь.

– Нет. Не дает. Я же уже сказал.

– Что сказали?

Мы почти одного роста. И это тоже бесит. Вот так – глаза в глаза.

– Что херню сморозил.

– И теперь я должна войти в ваше положение и все простить?

Роберт-Роберт… Домой ты не хотел, да? Скандалов не хотел и разборок.

– Было бы неплохо! – рявкаю, злясь больше на себя, чем на нее. Ведь если Эмилия соберет свои манатки и свалит, это будет означать, что я опять по всем фронтам облажался.

– Нет. Я не уйду, – качает головой, будто мысли мои читая. – Я не могу себе позволить быть принципиальной, помните?

Она уходит, чуть ссутулив худые плечи, и меня какого-то черта срывает за ней следом. Жалко девчонку – трындец. Догоняю в два шага, чтобы… утешить? Перехватываю, одной рукой прижимаю к себе под грудью, утыкаясь в затылок лбом, а свободной принимаются шарить по ее хрупкому телу, узкой грудной клетке, запавшему животу и тонюсенькой, будто кукольной талии. Нет, не то… И дышу я, как астматик, вовсе не из-за жалости. Черте что! Вдох-выдох…

Веду ладонью вверх и просто на хрен ею захлебываюсь. Обленившееся вконец сердце разгоняется, как перед инфарктом. И стучит-стучит, отдавая автоматной очередью в уши. Может быть, она что-то говорит, но я не слышу… Помимо воли сжимаю сильней в ладони малышку-грудь. И прикусываю зубами холку. Ведет меня от нее, как пьяного. Только успеваю себя тормозить.

– Ты можешь мне отказать, – сиплю. – Это ничего не поменяет.

Ну, посмотрите, какой я молодец. Не до конца мне похоть мозги отбила.

– А мое согласие… поменяет, как думаете?

– Мы сейчас будем торговаться, блядь, или что? – зло шепчу в ухо, прикусываю, оттягиваю зубами мочку и толкаю к стене.

– Потом торговаться будет поздно, – сбивчиво шепчет рыжая.

– Ты в курсе моих обстоятельств. Знай свое место, будь послушной девочкой, и я никогда тебя не обижу.

Серьезно, блядь? Роб, ты серьезно? Нет, ну а что? Я же объяснил, что она может отказаться. Ничего кроме обоюдовыгодной сделки я Эмилии не предлагаю. Все по-честному. Да и, в конце-то концов, она сама подняла эту тему!