На китайские земли во все времена любая беда приходила с севера. Ибо с запада и юга их защищали неприступные горные вершины, а с востока – океан. Не зря же предки выстроили Великую стену в качестве надежного щита от северных недругов.

Долгое время неукоснительно выполнялся указ: никого не выпускать за пределы Стены! Но постепенно, когда народу при спокойной жизни наплодилось слишком много и не стало хватать провизии, мужчинам разрешили покидать пределы Стены. Потому что знали: стоит выпустить женщин, люди начнут вить семейные гнезда, обосновываться, множиться, появятся поселки и, может быть, города.

Так и произошло, когда во времена чжурчженов суровый запрет был смягчен, женщины подались за ворота Стены вместе с мужчинами, и скоро на вольные земельные просторы хлынул целый поток народу. Конечно же, казалось, ничего плохого в осваивании новых площадей, расширении границ имеющихся владений не может быть. Наоборот, страна прирастала пахотными и охотничьими угодьями! И запоздало пришло понимание, что в ограничениях, некогда введенных специальным указом, было свое здравое начало.

В запретном указе заключалась простая, но мощная стратегия национальной безопасности: закрыл ворота – и живи спокойно. В тесноте, как говорится, да не в обиде! Теперь на севере, по ту сторону Стены, были свои, и при нападении врага их надо было или защитить, или успеть впустить, оставляя добытчикам выращенный ими урожай и живность.

Великая стена в течение тысячелетий определяла направление жизни всего Китая. И эту зависимость в век, другой – не поломать! За Стеной – человек тут же начинал чувствовать себя мишенью для подготовки мэргэна – умелого стрелка. Тем более, что по соседству несло охрану границ монгольское войско. Поэтому те, кто остался за Великой стеной, кем бы они ни были и как бы ни были вооружены, стали дрожать от страха, когда ворота, по особому разрешению впустив или выпустив путников, вновь наглухо запирали.

Так поступать было нельзя, но Чао-Линь, как ни силился, как ни напрягал мозги в поисках путей спасения своего народа, ничего иного придумать не мог. Ворота захлопнулись, и среди людей по ту сторону Великой стены начались нешуточные волнения. Появились вожаки, призывавшие бросить все нажитое и сообща вернуться восвояси. Казне такой поворот дела был невыгоден: подати с новых земель приносили доход, кормили стражников. Да и что значит вернуться? Потеснить кого-то, кто живет по эту сторону Стены, а это повлечет новые волнения! Наконец, какой хозяин может отказаться от освоенных земных владений?

Глава улуса Чао-Линь покашлял, покряхтел, но вдруг застыл от неожиданно мелькнувшей мысли: а что, если ему со всеми улусными тюсюмялами выехать и демонстративно поселиться за Стеной?! Неужели и тогда люди не обретут уверенность?

Была одна опасность.

Не заподозрят ли его люди Алтан-Хана в сговоре с монголами? В таком случае нужно представить дело так, будто он действует не по своей воле, а согласно распоряжению сверху.

Когда Чао-Линь подошел к Стене, ворота крепости были наглухо закрыты, будто война уже началась. Потребовал начальника поста, но стражник-чжурчжен не тронулся с места, заявив, что тот занят. И тогда Чао-Линь, несмотря на ночь, отправил своих людей к Алтан-Хану.

Через два дня от Алтан-Хана пришло письменное распоряжение о немедленном переезде Чао-Линя со всеми тюсюмялами за Стену. Не мешкая, Чао-Линь с придворными и челядью выехали за ворота.

С появлением Чао-Линя тревога людей, живших за Стеной, действительно, несколько улеглась, население почувствовало себя увереннее, и жизнь до поры до времени вроде вернулась в прежнюю колею.

Монгольские войска при этом мирно стояли неподалеку, на видимом расстоянии, не приближаясь к Стене, далеко не отлучаясь из своего лагеря, не растоптав на обихоженной китайцами территории ни травинки.

Некогда паниковавшие жители постепенно и сами попривыкли к монголам, будто так и надо: стоит в сторонке чужое войско, да и пусть себе стоит.

Дней через десять почти с тремя тюмэнами пешего войска в крепость прибыл новый глава охраны – Джен-Джемин. И тут же выгнал бывшего военачальника Сун-Чоя за стены вместе со всем старым гарнизоном.

Что тут началось! Воины, годами томившиеся в крепости, вырвавшись на свободу, по привычке к мздоимству начали грабить и мародерствовать, не зная меры. Потерпевшие бежали жаловаться к правителю.

Чао-Линь попытался объясниться с Сун-Чоем. Но тот, вместо того чтобы урезонить своих подчиненных, принялся хохотать во все горло:

– Пусть потерпят всего несколько дней свое собственное войско! Ведь мы за них же будем жертвовать своими жизнями!

– Да ты что, друг, не говори так! Ведь вы сами выбрали судьбу воинов. Люди-то в этом не виноваты.

– И мы ни в чем не виноваты! – Сун-Чой будто не замечал, что перед ним сидит ровесник его отца. – Почему же мы должны воевать и умирать ради вас?!