Негодуя, но и не медля, теряя остатки достоинства, он выбежал из комнаты, и каблуки его застучали по дубовой лестнице.

Маркиз посмотрел на спасенную им женщину и тотчас оценил ее молодость и красоту.

Светлые волосы незнакомки рассыпались по плечам, спускаясь почти до груди, а глаза, круглые от ужаса, казалось, занимали половину лица.

Она шагнула от стены и промолвила с дрожью в голосе:

— Благодарю вас… благодарю вас за то, что вы… спасли меня. Я не знала… я не знала, что… делать.

— Бы попали в ужасное положение, — согласился маркиз. — Но теперь ваш обидчик не вернется, только заприте свою дверь и больше не открывайте ее.

— Я… это было очень… глупо с моей стороны… но я просто не думала… мне не могло и присниться… что на свете существуют… такие мужчины.

Маркиз не мог сдержать улыбку.

— Ну а теперь, когда вы знаете, что это не так, больше не забывайте об осторожности.

— Я… буду осторожна, — ответила она, — и еще раз благодарю вас… очень-очень.

— Тогда давайте спать и забудем о случившемся, — успокоил ее маркиз, словно ребенка.

Он вышел в коридор, закрыв за собой дверь, и ключ в замке юной соседки повернулся прежде, чем он успел войти в свою комнату.

Отходя ко сну, маркиз решил, что вполне может понять сэра Джоселина, воспылавшего страстью к красавице, ночевавшей за соседней дверью.

Подгулявший дворянчик сказал, что давно не видел подобной женщины, и маркиз был солидарен с ним.

Ему захотелось узнать, кто она и почему путешествует в одиночестве. Тут он вспомнил, что сэр Джоселин назвал незнакомку мисс Клиффорд.

«Фамилия довольно обычная, — подумал маркиз, — и она, безусловно, принадлежит леди, волосы которой светятся как весеннее солнце». Неожиданный поэтический оборот вызвал в душе Хэвингэма умиротворение, и он уснул.

Прошло немало времени, прежде чем испуганное сердце Торильи забилось ровнее, и, возвратившись в постель, она еще долго дрожала.

Ей трудно было представить, что джентльмен может попытаться обманом проникнуть в ее спальню.

Она заметила его внимание к себе еще в кофейне, где этот человек сидел в компании прочих джентльменов. По мере того как менялись блюда, они становились все развязнее. Торилья поняла, что там пьют без меры.

Она сидела с другими пассажирами дилижанса за столом в дальнем углу; некоторые мужчины пили эль, а дамы ограничивались водой.

Путешествующих в дилижансе обслуживали последними, пищу им подавали холодную и не ублажали аппетитными блюдами, которые подавали остальным посетителям.

Торилья слишком устала, чтобы чувствовать голод, однако она теряла терпение, ибо каждого блюда приходилось ожидать слишком много времени, поскольку слуги не были заинтересованы в таких клиентах, как она.

Девушка уже решила, что так и не дождется десерта, когда мужской голос спросил:

— Разрешите представиться?

Подняв глаза, она увидела перед собой джентльмена, цинично разглядывавшего обед.

— Я сэр Джоселин Трентон, — продолжал он, явно желая произвести впечатление. — Не соблаговолите ли выпить со мной стаканчик вина?

— Нет… спасибо сэр.

— Нет — это не ответ, — возразил сэр Джоселин. — Вот что, давайте знакомиться.

— Я могу только повторить: нет, благодарю вас, — ответила Торилья.

Сэр Джоселин как раз намеревался возобновить атаку, когда с противоположного конца комнаты его окликнул кто-то из друзей.

Он отвернулся от девушки, и она, подстегнутая страхом, выскочила из кресла, а затем из кофейни, не замеченная сэром Джоселином.

Заперев дверь спальни, она почувствовала себя в безопасности.

Она слышала, как постоялец за стеной говорил с кем-то, по всей видимости, своим камердинером.

«Должно быть, приехал на скачки, — подумала она, — иначе знатный господин не стал бы останавливаться в сельской гостинице».

Когда два года назад они с отцом ехали на север, гостиницы почти пустовали.

Среди немногих постояльцев можно было видеть в основном торговцев, ремесленников или фермеров, не слишком интересных как внешне, так и в качестве собеседников.

Поэтому теперь девушка смотрела восхищенно на элегантных джентльменов, явившихся по окончании скачек.

Как же давно видела она в последний раз пышные муслиновые галстуки, палевые панталоны, туго обтягивавшие ноги, и гессенские сапоги, блестящие, словно зеркало.