Долго, очень долго я прощалась с дочкой. Помогала ей переодеваться. И другим детям помогала. Я банально боялась выйти за ворота и обнаружить там Марка.

Я собиралась прибраться в раздевалке, когда ко мне подошла Маша.

– Мама, тебе разве на работу не пора?

– Нет, – ответила своей малышке.

– Мам, ну тогда просто уходи. Все родители ушли… Одна ты осталась, – и смотрит своими огромными глазюками на меня.

– Ну, может, я хочу сегодня остаться с тобой в садике.

– Ты не можешь.

– Почему?

– Ну… Ты же мама.

– Это все объясняет, – ответила с улыбкой.

Дожили. Родная дочь выгоняет из садика.

– Иди, завтракай, Морковка, я уже ухожу, – крепко обняла дочь и пошла прочь из группы.

Признаюсь, у меня была мысль спрятаться в какой-то подсобке… Но я отбросила ее от себя. Я все же взрослая и самодостаточная женщина, нельзя мне по подсобкам прятаться.

Оглядываясь по сторонам, я вышла из садика и мелкими перебежками, прячась за кустами, гаражами, стенами домов я добежала до квартиры. Как только за мной закрылась дверь подъезда, изо рта вырвался нервный смешок.

М-да, Деева, кажется, пора лечиться, совсем плохая стала.

Взбежала по ступеням и открыла дверь квартиры. В глубине послышался какой-то шорох. Иван и Михаил в это время должны быть на работе. Я сначала испугалась, а потом, как настоящая русская женщина, решила взять справедливость в свои наманикюренные руки.

Взяла биту, которая была спрятана в шкафу и пошла на звук. Будь то злоумышленник, либо приведение – никто не сбежит отсюда целым, все огребут битой справедливости.

Медленно и тихо зашла в дальнюю комнату, которую делили между собой Ваня и Миша, и резко распахнула дверь. Посреди комнаты стоял мой «ненаглядный» муженек и спешно собирал вещи в мусорный пакет. Он так сильно был занят, что даже не заметил моего поведения.

Зато меня при виде него чернотой накрыло. Ах ты ж му…равей поганый. Я ж его сейчас задавлю! Переложила биту из одной руки в другую, прикидывая как бы так ударить, чтобы не прибить, но при этом, чтобы было очень-очень больно.

Мишаня как раз наклонился за чем-то, чтобы взять с пола, ну я и треснула его по мягкому месту. Мужчина взвизгнул и схватился за филей.

– Соня?! – глаза «муженька» полезли из орбит.

– Соня-Соня, – прорычала я и снова замахнулась на идиота.

Но в этот раз Миша успел отпрыгнуть.

– Ты что творишь, женщина? – закричал, спасаясь от моего гнева с помощью подушки.

– Пытаюсь прибить тебя! – закричала в ответ.

Замахнулась и попала по подушке.

– Прими смерть, как мужик! На колени!

– Сумасшедшая! – Миша хотел выбежать из комнаты, но был остановлен брошенной битой.

Мужчина упал на пол и застонал, хватаясь за все места и сразу, он начал ползти к выходу.

– Ползи, ползи, червь!

– У тебя что «эти дни»? Ты чего психованная такая?

Я обошла Мишу и встала у него на пути. Мужчина поднял на меня взгляд.

– Мы будем продолжать играть в эту игру, Михаил? Ты, словно крыса, пришел в квартиру и собирал свои вещи… Как ты мог? Со мной, с Машкой? У тебя вообще нет ни капли сострадания? Почему ты всегда ставишь свои интересы выше всего? Хоть бы раз подумал о маленькой девочке…

Меня просто трясло от эмоций. На глаза выступили слезы, и я быстро стерла их с лица.

Не сразу, но муженек встал с пола и посмотрел на меня так, словно я сказала несусветную глупость.

– Как я мог? Да я ради вас… Нас все и делаю! Он должен нам, Соня! Где он был, когда Машка проглотила туфлю от куклы? А когда она упала с дерева? Когда болела? А? Где он был?

– Причем здесь это, Миша?!

– При том, что я был рядом! Я! – он уже кричал на меня. – Я тот, кто сидел с Машкой, когда ей было страшно. Я тот, кто учил завязывать ее шнурки, я тот, кто пьет чай с ее игрушками! Я, Соня! Не этот #цензура# отец!

– Но он ее отец... – говорю хрипло.

А Мишка таким взглядом смотрит, столько боли на его лице.

– Нет, это ты так только считаешь. Ты даже не разрешила Маше называть меня папой… А я все терпел, Соня. Потому что люблю Морковку и тебя люблю. Как только увидел, сразу с ума сошел. Если бы только знала, что со мной творилось… А потом ты согласием на предложение ответила, я поклялся, что расшибусь в лепешку, но мы будем счастливы… – мужчина смеется, но смех больше похож на карканье вороны.

Я обнимаю себя руками, мне почему-то так холодно и неуютно стало. Его слова… Столько в них ничем не прикрытой обиды.