Шрифт:
«То, что мне нужно, — подумал он. — Только это, и ничего больше!»
Глава 3
Герцог ожидал найти Екатерину в одиночестве, но, когда слуга ввел его в большую, благоухающую цветами, внушительного вида приемную, он обнаружил там множество гостей.
Екатерина, необыкновенно красивая в платье из голубого газа, подошла к герцогу, и по выражению ее глаз он понял, что она искренне рада его визиту.
Герцог поцеловал княгине руку, а затем поспешил подойти к царице, находившейся здесь вместе с царем.
Елизавета Федоровна была бы очень привлекательной женщиной и достойной парой красавцу Александру, если бы не болезненное выражение ее лица.
Герцог, однако, находил, что царица более обаятельна и уравновешенна, нежели ее муж.
Их беседу вскоре прервал царь Александр.
— Я хочу сообщить вам кое-что, Уэлминстер, — сказал царь, отводя герцога в сторону.
Герцог с опасением посмотрел на него, но царь, как ему показалось, сегодня был в хорошем настроении.
Упадок духа, из-за которого он выглядел погруженным в себя и производил менее внушительное впечатление, прошел. Царь опять обрел тот величественный вид, который обычно демонстрировал своим подданным во время парадов.
— Что же вы хотите мне сообщить, сир? — спросил герцог.
— Теперь я знаю, что все будет хорошо, — убежденно сказал царь. — Россия победит Наполеона, и больше нет оснований для паники.
Герцог недоверчиво посмотрел на царя, а тот продолжил:
— Сегодня утром я получил известие, в котором говорится, что все мои страхи и опасения беспочвенны.
— Вы получили известие с фронта, сир?
— Нет, я получил послание от самого господа бога, — ответил царь.
Герцог молчал. Про себя он подумал, что в Англии ему вряд ли кто-нибудь поверит, если он изложит этот разговор с царем в своем донесении.
— Ночь я провел в страшной тревоге, — начал царь, — а на рассвете подошел к окну и вдруг услышал голос, который сказал, что Библия поможет мне разрешить мучающие меня сомнения. — Царь глубоко вздохнул, вспоминая события этой ночи. — Я открыл наугад Святую книгу и увидел фразу, в нескольких словах давшую мне ответы на все вопросы.
— Что же там было сказано, сир? — спросил герцог, зная, что царь ждет от него этого вопроса.
— «Восстань и засияй, ибо явился тебе свет, и Господь простер на тебя милость свою», — произнес царь.
Голос его был исполнен восторга. Герцог подумал, что перед ним еще один пример свойственного русским мистицизма. Что же касается его, с него довольно.
— Счастлив, сир, что вы обрели утешение, — заметил герцог, не сумев скрыть иронии.
Заметив, что герцог попал в трудную ситуацию, к ним подошла Екатерина.
— Ваше величество, на моем приеме не разрешается секретничать, — весело сказала она царю. — А я просто сгораю от нетерпения услышать о визите нашего английского друга к княгине Всевольской.
Герцогу стало смешно.
Он понял: таким образом Екатерина дает ему понять, что знает, где он был, и что если он думает, будто может исчезнуть из дворца незамеченным, то глубоко ошибается.
— А как вы думаете, что там произошло? — спросил герцог.
Екатерина бросила на него взгляд из-под длинных ресниц:
— Мне интересно, встретили ли вы там Ледяную Деву, — сказала она, — и какое впечатление она на вас произвела.
— Ледяную Деву? — переспросил герцог.
— Речь идет о дочери Баллона? — поинтересовался царь. — Мне говорили, что она приехала в Санкт-Петербург.
— Она живет у княгини Всевольской, сир, — ответила Екатерина. — Уверена, она оставила в Москве множество разбитых сердец.
— Почему вы называете эту девушку Ледяной Девой? — поинтересовался герцог.
Екатерина засмеялась.
— Спросите у великого князя Бориса.
— Это правда, — подтвердил царь. — Он истоптал весь тротуар перед домом Баллона в Москве.
— Но для него дверь была всегда закрыта, — усмехнувшись, добавила Екатерина. — А теперь, когда птичка упорхнула, уверена, что великий князь пребывает в глубокой меланхолии.
— Не понимаю, что вы имеете в виду, — заметил герцог.
— Все очень просто, — пояснила Екатерина. — Великий князь был без ума от Зои Валлон с самой первой встречи. Но, зная его репутацию, сначала мать Зои, а затем и ее отец отказали Борису от дома. А великий князь не привык, чтобы его держали на холоде.