Поруб располагался в незаметном деревянном срубе, по скошенную крышу вкопанном в землю. Без окон, с одной единственной низенькой дверцей, запертой на здоровенный амбарный замок. Рядом с входом на стуле развалился околоточный ярыжка: зевал, почесывал волосатое пузо и подозрительно поглядывал на приближающегося посетителя из-под надвинутой на брови папахи.

— Чего тебе? — спросил ярыжка, подкручивая песочный ус.

— Хочу встретиться с арестантом, — ответил одноглазый.

— С кем?

— С тем бедолагой, который в порубе сидит.

— С Ранко что ли?

— Ага.

— Тебе поговорить? Или просто поглядеть?

— А чего на него глядеть?

— Многим интересно, — пожал плечами ярыжка, продолжая методично накручивать ус на жирный палец. — Все-таки недолго ему осталось. Вот ходят и глядят. А чего с него еще взять?

— Мне ничего не нужно. Мне поговорить.

— Не положено… — протянул ярыжка, откинувшись к бревенчатой стене и лениво потянувшись. Стул скрипнул — громко и значительно.

— У меня задание от пана воеводы, — терпеливо продолжал беседу одноглазый. — Срочное.

— Не слыхивал я ни о каких заданиях, — подпер подбородок кулаком упертый ярыжка. — Мое задание нонче одно — бдить. И следить, чтобы преступник не сбежал. Для оного я тут поставленный воеводою.

— Твое задание не пострадает. Бди, а мне всего лишь поговорить. Никуда твой заключенный не денется.

— Говорить с преступниками — не положено! — покачал головой ярыжка. — А то глядишь, вы будете с ним говорить, да еще и договоритесь.

— До чего мы договоримся? — закатил глаза Каурай.

— А вот этого тоже не положено! Щас я вам буду идеи подкидывать! Договоритесь еще до каких-нибудь нехороших дел. А мне ответ перед воеводой держать за то, что я тебя пустил, дал поговорить, а вы и договорились. Так, глядишь, вся система порушиться может!

— Какая еще система? У вас тут есть система?

— А то! — гордо отставил волосатый подбородок ярыжка и снова значительно скрипнул стулом. — Система, за которую я отвечаю перед самим паном воеводой! Говорят тебе — не положено с заключенными балакать. Глупый что ли?

— Ну а ежели мы не станем ни о чем договариваться? Пустишь?

— Как это не станете? — захлопал глазами ярыжка. — А зачем тебе еще с ним говорить? Ты кто ему? Жена? Сестра? Свекровь? Их бы пустил. А ты вообще непонятно кто.

— Я опричник, которого пан воевода нанял для защиты от козней Баюна, — втолковывал ему Каурой, понемногу выходя из себя. — У тебя там сидит заключенный, который напал вчера на воеводу, скорее всего, по приказу этого самого Баюна. Смекаешь? Его нужно допросить. Так понятно?

Ярыжка молча уставился на одноглазого и сперва не нашелся что возразить. Лицо его обнажило бурную мыслительную деятельность, так что даже на висках выступили капельки пота.

Уже кое-что. Каурай не стал его торопить.

— Никаких опричников пускать не велено! — наконец выдал ярыжка. — Дашь бумагу о том, что тебя пан воевода специально сюда послал допросы вести, тогда пущу, а то…

— Зачем тебе бумага, ты ж неграмотный? — состроил одноглазый кислую мину. Проказа.

— А тебе какое дело, грамотный я али нет?! — взорвался ярыжка негодованием. — Бумагу, бумагу показывай! Нет бумаги? Ну, раз нет бумаги, то и проходу нет. Не положено без бумаги!

— Ну, Проказа! — сунулся Каурай под плащ и вынул ему “бумагу”. — На, читай!

Ярыжка вырвал у него Подорожную, стянул тесемки и шумно раскрыл лист на всю ширину. Долго водил пальцем по строчкам, что-то шептал себе в усы, да время от времени поглядывал на одноглазого, который терпеливо ждал, когда тот закончит. Но ярыжка только ревниво отворачивал пергамент в сторону, шикал на него и усиленно пытался понять смысл написанного.

Наконец ему надоело вертеть пергамент под разными углами и хмурить лоб. Сунул он одноглазому Подорожную и неохотно поднялся со скрипучего стула, что-то бурча себе под нос. Звякнули ключи.

Дожидаясь, пока ярыжка закончит с замком, Каурай урвал момент и развернул свою загадочную Подорожную, наткнувшись на несколько торопливых строк, начертанных знакомой рукой:

“Мы, атаман-воевода и хранитель ключей Вольного Пограничья, Серго из роду Шкуродеров, приказываем. Принявшему документ сей надлежит вне всякого установленного порядку и без промедленья, руководствуясь не иначе как добрыми намерениями, истинно Спасителя достойными, по первому требованию Подателя сего документа, известного упрямца нареченного Каураем, дать отодрать себя в жопу.