— Ермей, старый мой дружище, — ударил себя в грудь здоровяк в рогатом шлеме. — Как дела у Кречета? Много ли голов нарубил? Надоело лить кровь стариков да баб, за детвору взялся?

Ермей в ответ только промычал нечто невразумительное — меж распухшими, лопнувшими губами пенилась кровь, во рту вместо зубов зияли дыры. Тогда черт с хищной ухмылкой вампира опустился на колени и сграбастал казака за длинный чуб.

— Напомнить, как ваша ватага брата моего кошмарила? Только за то, что он отказался воеводинские поборы выплачивать? — сощурил он несколько косящий глаз и встряхнул голову Ермею. — А мы-то тут все помним! И плетки тоже хорошо запомнили. Он и жинка его с детишками, сохрани их Спаситель на том свете.

Ермей зло скрипнул остатками зубов, но чуть приподнял голову, словно пытаясь выговорить нечто тому на ухо. И когда клыкастый мучитель чуть склонил рога, чтобы расслышать едва слышимый говор, казак харкнул ему в харю густой своей кровушкой.

— Вот тебе мой ответ, гниль Баюнская! — гаркнул ему Ермей сквозь выбитые зубы. — Вор твой брат был, Коляда, и подох он как вор. Вор и мошенник, удумавший положенный налог в землю закапывать, а еще и вас, подонков, по подвалам прятать. Взял бы и загрыз бы тебя на этом месте, гнусный кусок дерьма!

Но Коляда только размазал липкую кровь по усам и весело рассмеялся. Не успел Ермей снова разлепить окровавленные губы, как разбойник залихватски вытащил из-за пояса зазубренный тесак и ударил Ермея прямо по лбу. Казак охнул и затрясся — из пробитого черепа фонтаном хлынула кровь.

В тот миг, когда Коляда снова шарахнул тесаком, и голова казака раскрылась словно арбуз, Игриш бессильно сложился пополам. Выворачивало его долго — намного дольше, чем убивали Ермея.

* * *

На ночевку страхолюдины не остановились. Обобрав мертвецов и развесив их обезображенные тела на том же дереве, где чуть раньше казаки собирались вешать мальчишек, разбойники вскочили в седла и тронулись в путь. Мальчишек усадили в седла казачьих лошадей, которых забрали неподалеку, и потащили за собой на поводу.

Когда они оставили поляну, устланную темными холмиками, с неба на них посыпались снежные хлопья, заставив страхолюдин испуганно зашептать молитвы, пару раз осеня лоб Пламенным знаком. У Игриша и вовсе душа в печонки ушла. Снег летом? Что дальше — деревья поскачут за ними как зайцы?

Месили грязь они всю ночь, держась нехоженых троп, то шагом, то подстегивая скакунов легкой рысью. Поездка показалась Игришу непереносимо долгой и тяжелой — он едва не валился из седла от усталости, голода и холода, но не смел вымолвить ни словечка, страшась одной тени своих рогатых пленителей. Ветки секли его по щекам, смахивая слезы и заставляя его жмуриться от боли. Но он молчал.

Из седел страхолюдины повылазили только под утро, и то лишь для того, чтобы наскоро проглотить пустую кашу с хлебом, запить ее горилкой и вновь вскочить на лошадей. Игришу совать в себя пищу было сродни пытке — потом она не раз и не два просилась обратно.

Прожевав скудный завтрак, они снова были в пути, и в очередной раз мальчик глотал слезы не в силах понять, куда его везут и зачем. Но и Милош помалкивал.

Когда они в очередной раз остановились и сползли на землю, Игриш было решил, что им снова придется уныло жевать какую-то жесткую дрянь, но из-за припорошенных снегом кустов внезапно показались какие-то хмурые, бородатые люди в заношенных зипунах и принялись отвязывать казачьих лошадей.

— Наколядовались поди? — встретил их невысокий седоусый мужичок в распахнутом башлыке. Его левую вскинутую бровь и перебитую переносицу пересекал старый шрам, едва разминувшись с глазом. Правой руки у разбойника не было по локоть, пустой рукав он завязывал узлом.

Милош с Игришем проворно спрыгнули на землю, но мужичок не дал им и шага ступить, чтобы размять ноги, затекшие в бесконечной скачке. Осмотрел обоих с головы до пят и вопросительно цыкнул языком:

— Эти хто такие будут?

— У банды Еремеевой отбили пацанов, — кивнул из седла Коляда, сверкнув клыком. — Негодяи хотели вздернуть, сироток. Но мы их самих пощелкали как зайцев.

— Эво как?! — удивился однорукий разбойник. — А чего сам Ермей?

— Голову ему расквасил, старому черту.

— Жалко… А пацанов зачем привез?

— Так они сами к нам в ноженьки — и просют, чтобы их с собой взяли. Не откажешь же? К тому же, считай, благодаря этим поганцам мы шестерых скакунов взяли и оружье!

При этих словах лицо Милоша посветлело — насколько этому позволяли распухшие синяки и кровоподтеки, и он чуть ухмыльнулся:

— Я лошадь вам вез. Только довести не смог… Кречет помешал.

— Кречет — старый лис, — хмыкнул однорукий. — Много из нас кровушки попил. Но лошаденку и я бы тебе увести не дал…

Не успел он договорить, как Милош повернулся спиной и принялся стаскивать с себя рубаху.

— Ох, ты! — засмеялся разбойник при виде его худенькой спины — всей изрезанной бледными, тонкими шрамами. — Какой ты расписной? Это все Кречетова рука?

— И не только…

— Видать, ты знатный шалопай! Близко с Кречетом знаком?