Она пискнула от восторга, впилась в мои губы. Потом вывернулась из объятий и сказала:

— На минуту в ванную. Поиграй пока с Гришей, — открыла двери в свои покои, пропуская меня.

С Гришей я играть не стал. Я безразличен к котам: могу почесать за ухом, погладить или подержать на руках, но без всяких нежностей.

После Айлин в ванную нырнул я, и когда вернулся в покои госпожи Синицыной, она стояла напротив зеркала в расстегнутом халатике на голое тело. Повернулась ко мне и начала торопливо расстегивать мою рубашку.

— И правда у тебя очень быстро заживает, — сказала она, водя пальчиком вокруг бледно-красной отметины от первого выстрела остробоя. — Не больно? — одновременно ее другая рука расстегивала мои брюки.

Я молчал.

— Не больно? — переспросила она, повысив голос.

Брюки упали, и меня пробрал смех.

— Ну ты издеваешься? — Айлин сделала обиженные глаза — это у нее получалось особо хорошо.

— Да, — я скинул с нее халат и позволил опустить мои трусы.

Теперь мы стояли голые друг перед другом. Она чуть подалась вперед, кольнув меня острыми, возбужденными сосочками.

— Я хочу как тот раз. Хочу… чтобы у тебя брызнуло из-за моего языка, — прошептала она, чувствуя, как мой окаменевший член упирается ей между ножек.

Я снова промолчал, лаская ее волосы и плечи невесомыми прикосновениями.

— Это было так здорово. Вспоминаю каждый день, — она развела в стороны ножки, и мой воин скользнул по ее влажной ложбинке, даря нам двоим неповторимые ощущения.

Айлин вздрогнула и тихонечко пискнула, а я понял, что больше не могу терпеть. Оторвал ее от коврика и повалил на кровать.

— Саш! — она вскрикнула он ощущения упругой головки, вмиг вошедшей в нее.

— Да, дорогая, — мои губы с жадностью ласкали ее сочный ротик. — Так не больно?

Теперь молчала госпожа Синицына, часто дыша и чуть подаваясь мне навстречу. Она застонала, шире разводя ножки и вонзая ноготки мне в ягодицы. Плавными толчками, я входил все глубже, наполняя юное лоно. Восторг от ощущения ее трепетного тела захватывал меня так стремительно и сильно, что я побоялся взорваться намного раньше ее. Но нет, она вскрикнула первая и задрожала, затряслась всем тоненьким телом. Я кончил через несколько мгновений от ее вскриков и сладких укусов в мое плечо.

Госпожа Синицына крепко обхватила меня руками, и когда я шевельнулся, чтобы лечь на бок, сказала:

— Пожалуйста, не выходи. Хочу лежать так вечно.

— Ты можешь залететь, — прошептал я, сам не знаю, это было утверждение или вопрос. Если вопрос, то… За тысячи лет я должен понять, что такие вещи нельзя спрашивать у девушки, которую любишь. Ведь это не что иное, как выражение скрытой мужской трусости; демонстрация опасений, которые унизительны для наших отношений.

— Залететь? — Айлин, наверное, не поняла меня и сказала: — Да, я сейчас летала. И, кажется, до сих пор лечу. Я в облаках! Боги, ну почему мы это не делали раньше?!

— Может потому, что не были достаточно взрослыми, — я шевельнулся в ней, и она издала долгий звук «М-м-м», полный небесного блаженства.

А потом, чуть ослабив объятия произнесла каким-то особым волшебным шепотом:

— Хочу ребенка от тебя. Я знаю, ты не женишься — я этого совсем не прошу. Но еще я знаю, ты от меня никогда не отвернешься. Ты не из тех людей, которые могут бросить.

— Может быть об этом… О ребенке рано думать. Айлин, это слишком серьезно. Я не хочу, чтобы ты осложнила себе жизнь, которая только начинается. У тебя впереди институт, — напомнил я, поворачиваясь на бок. — И ты права, я от тебя никогда не отвернусь, чтобы ни случилось.

— Я хочу как тот раз… — она села на кровать, взяла ладошкой моего воина, снова воспрявшего. — Ну, можно? Тебе же это нравится.

— Ты плохая девочка, — рассмеялся я.

— Да! — мои слова ее лишь раздразнили.

И в этот раз ее губы оказались куда смелее, но я смог продержаться дольше.

Как всегда, я не слышал писка эйдоса. Лишь на полпути к дому обнаружил, что там три сообщения. Первое, от графа Голицына и второе, от баронессы Евстафьевой — их я решил прослушать позже, придя домой. А вот услышать княгиню захотелось сейчас. От нее было аж два сообщения. Я не удержался, нажал боковую пластину:

«Елецкий, я понимаю силу твоего огорчения, но, увы, у меня ближайшие вечера заняты. Так что за туфлями только в четверг. Мне интересно, ты сейчас у Айлин? Почти уверена, что ты пошел к ней домой. Я же знаю, что ее родителей не будет до вечера».

И следующее:

«Не отвечаешь?! Все теперь ясно. Только потом не говори, будто ты был где-то в лесу и там нет сети!»

Мне захотелось ее спросить прямо сейчас: «Олечка, ты на самом деле меня так ревнуешь?», но я не стал кусать огромное самолюбие княгини. Позже решу, что ей ответить. Тем более я уже подходил к дому и там меня ждал сюрприз.