Шрифт:
Но она ничего не ответила.
Лишь оказавшись на лестнице и взбегая по ступеням — за ней, как всегда, бежал Флэш, — она вслух сказала себе:
— Не-на-ви-жу! Я его ненавижу! Ненавижу!
Глава 2
Утреннее солнце, едва выглянув из-за горизонта, застало Манеллу уже на ногах. За всю ночь девушка так и не сомкнула глаз. Тревожные мысли, всевозможные планы, сомнения и опасения не давали ей спать.
Быстро одевшись, Манелла накинула на плечи легкую шаль.
Она решила взять с собой три самых простых муслиновых платья — на лето в ее гардеробе их имелось всего пять, и ни одно из них не отличалось хоть сколько-нибудь замысловатым фасоном. Приходилось надеяться, что эти скромные наряды не слишком помнутся и ей удастся обойтись ими до осени. О том, как устроится ее жизнь к наступлению сентября, что с ней будет зимой, Манелла предпочитала не думать.
Она также взяла две пары туфель, а, кроме того, с вечера приготовила кое-какие необходимые мелочи.
Накануне поздно ночью, когда дядя ушел спать, Манелла пробралась в оружейную. Ее отец, всю жизнь увлекаясь охотой, не мог обойтись без этой комнаты, которая пользовалась вниманием у всех поколений графов Эйвонсдейлов. Там Манелла выбрала один из отцовских дуэльных пистолетов.
Она мало разбиралась в достоинствах огнестрельного оружия, но, во-первых, была уверена, что ее отец не мог держать плохих пистолетов, во-вторых, надеялась, что до стрельбы не дойдет и в критической ситуации ей удастся запугать противника, не спуская курка.
Поэтому она выбрала пистолет среднего размера — не очень большой, чтобы не мучить Герона лишней тяжестью, но все-таки достаточно внушительный, чтобы произвести впечатление на злодея, который мог повстречаться ей на пути.
В Манелле, прожившей всю жизнь в деревне, невероятная наивность в одних вопросах сочеталась с достаточной искушенностью — в других. К тому же у нее был весьма развит здравый смысл.
Так, она прекрасно знала, что на пути ей вполне могли встретиться те, кого туманно именовали «лихие люди», то есть, попросту говоря, разбойники.
Правда, у нее не было ни драгоценностей, ни денег, но красавец Герон настолько бросался в глаза, что на него польстился бы любой последователь легендарного Робина Гуда. Ей не однажды приходилось слышать рассказы о том, как разбойники в первую очередь отбирали у своих жертв лошадей.
Итак, она твердо решила, что будет отстаивать свою собственность с помощью дуэльного пистолета. При этом она заранее молила бога, чтобы он уберег ее от необходимости пускать его в ход и брать грех на душу.
Неразрешенным долго оставался вопрос о наличности.
После матери у Манеллы остались кое-какие украшения, не очень старинные и совсем не ценные. Это были вещицы, которые отец дарил ей на разные праздники.
«На настоящие драгоценности у бедного папы никогда бы не нашлось денег», — вздохнув, подумала Манелла.
В обручальном кольце матери красовались три бриллианта, было у нее и бриллиантовое ожерелье, которое покойная графиня надевала в особо торжественных случаях. Но среди этих бриллиантов ни один не отличался ни размером, ни чистотой, ни великолепием огранки.
Впрочем, в самых безвыходных обстоятельствах Манелла могла протянуть месяц-полтора на вырученную за них сумму.
Чего ей отчаянно не хватало, так это денег!
Все ее достояние составляла горстка мелких монет, оставшихся от той суммы, что была выдана ей отнюдь не щедрой дядиной рукой на ведение хозяйства. Этих денег едва хватило бы, чтобы один раз расплатиться за ночлег и скромный ужин на самом захудалом постоялом дворе.
Вдруг Манелла вспомнила: красуясь перед ней в предвкушении приезда важного гостя, каким дядя Герберт почитал лорда Ламберна, он выдал кухарке, миссис Белл, пару гиней.
Нет, это было не жалованье, которое он задолжал ей бог знает за сколько месяцев. Бедняжка не роптала, но, как предполагала Манелла, с момента кончины ее отца кухарка работала за «харчи», которые не только готовила, но отчасти сама и добывала — иногда ей приходилось выменивать необходимые продукты за домашние заготовки из овощей и фруктов, выращенных в их скромном саду.
Дядя расщедрился, по его выражению, «на приличные продукты», чтобы «по-человечески» принять гостя.
— Я послал грума, чтобы он передал его милости приглашение на ленч, — громче, чем нужно, пояснил дядя. Он был преисполнен ощущения собственной значимости, к которой ему как-то все не удавалось привыкнуть. — Я намерен откупорить для него бутылку своего лучшего вина.