Шрифт:
Они беседовали на равных, и он даже забыл о ее юном возрасте и о том, что она в какой-то мере была еще ребенком.
Он вспомнил, как она озадачила его своим пониманием слова «кокотка», мол, это не кто иной, как актриса.
«Какой-нибудь мужчина возьмется просвещать ее относительно этого, — думал маркиз. — Тогда она станет как и все другие женщины, будет преследовать мужчин, поймает одного из них, станет манипулировать им для достижения своих прихотей».
Он вновь подумал о Саре. Вдруг вспомнил, как Ола сказала, что не желает выходить замуж, чтобы подчиняться мужу.
«Ему придется быть исключительным человеком, чтобы заставить ее подчиниться», — подумал с улыбкой маркиз.
Он заметил, как она пошевелилась.
Ола мотала головой из стороны в сторону, затем пробормотала тихо и невнятно:
— Я… должна… скрыться… я должна!.. Помогите… мне… о… помогите мне!
Маркиз встал и приложил руку к ее лбу. Он был очень горячим, и маркиз понял, что у нее подскочила температура.
Она вновь беспокойно задвигалась, и, хотя Гибсон крепко привязал ее руку к телу, маркиз боялся, что у нее может открыться рана.
Он подошел к ванночке, рядом с которой Гибсон оставил чистый платок и флакон с одеколоном.
Маркиз намочил платок одеколоном и водой, отжал, и когда он стал влажным и холодным, положил его на лоб Олы, которая продолжала бормотать:
— Сильный туман… будьте… осторожны!.. Берегитесь!
Он понял, что она в бреду вновь переживает крушение кареты, трудности и драму своего побега от мачехи.
— Все хорошо, Ола, — мягко сказал он, — вы в безопасности, и вам надо заснуть.
Она стихла на какое-то время, очевидно, успокоенная влажным платком на лбу.
Легко вскрикнув, она возбужденно сказала;
— Я… не могу вернуться… мне надо… скрыться снова… я ненавижу его! Я… ненавижу его! Как… мне… спасти… себя?
Было что-то трогательное в последних словах Олы, и маркиз нежно сказал:
— Вы уже спасли себя. Послушайте меня, Ола, вы — в безопасности, и вам не нужно возвращаться к своей мачехе, вы понимаете?
Он не был уверен, что его слова дошли до ее сознания, но ему показалось, что тело Олы обмякло, и напряжение стало покидать ее.
Казалось, она снова уснула.
«Я, кажется, связал себя обещанием, — приуныл маркиз. — Слышала она меня или нет, но я дал обещание и должен его сдержать!»
Глава 6
— Поздравляю вас, юная леди. Вам повезло, что вашу рану так превосходно обработали, — сказал доктор.
Это был добродушный мужчина, приглашенный на яхту в Гибралтаре для обследования раны Олы. Он нашел, что теперь она вне опасности.
— Пожалуй, вы чувствуете себя слабой, лихорадка вас изнурила, — продолжал доктор, — но хорошее питание и отдых быстро поставят вас на ноги.
— Нужно ли какое-либо укрепляющее средство? — спросил маркиз, входя в каюту после того, как доктор закончил осмотр Олы.
Доктор оглядел роскошную обстановку каюты и сказал с добродушной искоркой в глазах:
— Лучшее средство, которое я могу прописать, делают во Франции.
Маркиз улыбнулся.
— Вы имеете в виду шампанское?
— Я всегда прописываю его моим более богатым пациентам, — сказал доктор, — менее же обеспеченные получают от меня микстуру, которая, по сути дела, немногим отличается от подкрашенной воды!
Маркиз рассмеялся.
— Вы по крайней мере откровенны.
— Я верю в волю пациента, — сказал доктор. — Если они хотят поправиться, они вылечатся; если они хотят умереть, они умрут!
Маркиз заметил, что Ола, хотя и была еще слаба, улыбнулась, слушая их разговор.
— Я причислю себя к первой категории, — сказала она, — и хочу жить.
— В таком случае, как я уже сказал, мы скоро увидим вас на ногах, да еще танцующей, — ответил доктор.
Он взглянул на волосы Олы, прежде чем покинуть каюту, и она слышала, как он уже за дверью сказал:
— Я редко имею удовольствие помогать столь прекрасной юной леди!
Ола прислушалась к ответу маркиза, но они уже отошли далеко, и она так и не узнала, возразил ли он на комплимент доктора, пожаловавшись на то, сколько она доставляет хлопот и является досадной помехой.
Придя в сознание, она узнала, сколько забот проявили о ней.
Гибсон рассказал ей, что маркиз сидел с нею каждый день, когда она была в беспамятстве и высокая температура не позволяла оставлять ее одну.
«Ему, должно быть, это ужасно надоело», — подумала она.