Училась я в лицее, на чём настояла мама. Точнее, даже не так, она попросту не рассматривала другие варианты. Обычная школа? Плебейщина! Маменька, стремящаяся во всём и везде быть леди, тянулась к аристократизму. Поэтому дочь должна стать лицеисткой. Это — звучит! Мама даже разговаривает настолько правильно, что, казалось, словарь Даля и справочник Розенталя — её настольные книги. И эта тяга к манерам и этикету зародилась в моей Наталье Николаевне ещё в период их с отцом бурного романа. Папа, к слову, «этикетам не обучен» и любит крепкое словцо. Но при супруге не матерится. Дабы та не падала в обморок. Заботливый. Не знаю, как им, таким разным, вообще удалось сойтись, но, тем не менее, живут. И счастливо. Они для меня пример.

— Мария, опоздаешь на занятия, — не повышая голоса, будила меня мама, шурша по дому полами длинного шелкового халата с расшитыми птицами по подолу. — Гришенька, дорогой, кофий остынет.

Привычное утро, как сотни до него. Со скоростью света совершила все мыльно-рыльные процедуры, оделась и присоединилась к папе: завтрак — святое.

В тот день без десяти девять я вошла в распахнутые кованые ворота, привычно взглянув на претенциозный позолоченный вензель. Ну, доброе утро, лицей! По сути, он ничем не отличался от школы. Разве что серьёзной нагрузкой, практически еженедельными мероприятиями и грабительскими взносами «на нужды лицея». И ещё, пожалуй, размахом. На огромной территории выросло здание из трех здоровенных корпусов. Один из которых, правда, вот уже второй год не работал и служил курилкой для учеников. А особо наглые подвиды обучающихся зависали там узким “тайным кругом”, без лишних глаз.

— Маш, можешь как бы энергичнее копытами перебирать, — подгоняла меня Золотарева. — Опоздаем на урок Петра Семеновича и опять будем стоять у доски с лицами раскаявшихся грешниц.

— Не опоздаем, еще две минуты, — отмахнулась я. — Давай подождем пока звезданутая компания скроется с горизонта. Не хватало в последний год обучения попасть в немилость.

— Ой, нужны мы им больно, — подруга наклонилась и поправила шнурок на кедах.

Кира Золотарева моя единственная подруга. Мы не душили друг друга обязательным вниманием. У каждой из нас были тайны, что не радовало, но уважение к личному пространству — прежде всего. Хотели поделиться чем-то — делились, нет — не настаивали. Еще у нас одно общее увлечение: танцы. Ничего определенного: гоу-гоу, стрип-пластика, дэнсхолл и контемп. Последнее направление мне очень подходило. Я с детства занималась гимнастикой, но три года назад потянула ступню, и родители решили не испытывать судьбу, запретив стремиться к медалям. Да они мне и не светили. Так что я записалась в студию, куда ходила подруга. Кира всю жизнь танцует. В этом она профи. С красивой задницей.

В лицее все так или иначе друг друга знали. Кроме Киры я уделяла внимание только Андрюхе Шилову. С ним интересно было кидаться записками на скучных занятиях или просто поболтать о киношках. В то время когда все увлекались сетевыми играми, каланча нашего коллектива, — потому что вымахал под два метра ростом, — любил шедевры кинематографа. До конца занятий он съедал мне мозг рекомендациями годных к просмотру новинок.

Наконец-то учебный день закончился! Мы ринулись в вестибюль.

— Машка, — Андрюха долбил по моему рюкзаку, перекинутому через плечо. — Ты кинокомиксы любишь?

— Это Мар… как его?

— Ну да, — опять толкнул одноклассник.

— Слушай, Шилов! Ты ещё за косички меня подергай!

— Так ты без косичек, — на полном серьёзе ответил он. Ну и как на такого злиться? — Так что, любишь?

— Нет, Шилов, не люблю. Забава для детей вроде тебя.

Вход в лицей у нас дурацкий. Три массивных двери, два тамбура. Надо аккуратнее, а иначе того и гляди по лбу заедут этими дверьми. А Шилов, зараза, позади все цеплял меня своими ручонками, пытаясь ущипнуть за бок. Дите!

Я толкнула его в плечо и пошла дальше. Дальнейшего совсем не ожидала. Этот каланча споткнулся о порожек тамбура и, падая, ухватился за мою… юбку. Прямо вцепился! А юбка поползла вниз!

— Твою мать, Шилов! — о, слышала бы меня моя мама. — Дитё дитём, а за что хвататься знаешь!

— Да нужна мне твоя юбка! Встать помоги!

— Бог поможет! — спрятавшись за колонну, поправляла я юбку.

— Было лучше, — услышала я сзади голос.

— А-а-а, уже помог? — и я, развернувшись, со всего размаху влепила Шилову пощёчину. Звонкую. До боли в собственной ладони и…

Однажды я шла мимо забора с сеткой-рабицей, и неожиданно на неё кинулся разъяренный ротвейлер. Глаза бешеные, из пасти тянутся ниточки слюны… Я никогда не забуду темные глаза той псины. Так вот сейчас на меня смотрели такие же. Янтарные… Я сглотнула и боязливо перевела взгляд направо. Шилов всё ещё сидел на полу.

Наш лицей, как сотни других. Со своими звёздами, серой массой и лузерами. Мне повезло, как и моей подруге, — мы причислялись к серой палитре, и нас все устраивало. Попасть в объектив внимания четверых пресыщенных жизнью уродов и их свиты, — упаси боже! Без преувеличения, это самые неприятные люди на свете. Вообще, я ко всем терпима. Не прочь пошутить и не мямля, но коронованных особей терпеть не могла. Сочились высокомерием, смотрели на всех как на тараканов, ухмылялись цинично, разговаривали с издевкой и брезгливостью.

Славка Ежов самый адекватный из всей напыщенной компании. Симпатичный: русоволосый, коренастый, зеленоглазый. Шутник, не без дурнинки. Порой от его колкостей плакали не только девочки, но и мальчики. Не добрый, но и не отмороженный, как некоторые.

Главная сволочь — Алексей Антипов. Клянусь, я от страха даже не могла на него глаза поднять. В первый день появления в лицее он у входа засосал девочку, имевшую неосторожность пялиться на его царское величество. А потом настучал по голове моему однокласснику Толе, который, на минуточку, являлся парнем той самой пострадавшей. Мне такие неожиданности были ни к чему, так что — не смотрела. Вообще! Издалека и только боковым зрением. Внешностью его, конечно, природа одарила, что уж говорить. Брюнет с правильными чертами лица, высокий, стройный, явно шлифующий фигуру в спортзале.