– Сейчас мне хочется - от радости, - повернулся Георгий так, чтобы я стояла спиной к окну: - Луна – не твоё, не смотри, под ней ты совсем бледная… снова страшно за тебя. Твоё – Солнце, Манюня… Мне на тебя когда-то указало Солнце, показало тебя всю, – грел он мне ухо своим шепотом, - знаешь, как я увидел тебя первый раз?

Я судорожно втянула воздух, пытаясь мыслить…

– Возле окна… и тебя всю заливало Солнце, ты буквально купалась в нём. Я тормознулся и стоял, глаз отвести не мог… и пропал, Мань. Ты стояла там голая – для меня… открытая только для моих глаз. Опять я не то, да? – напряженно хмыкнул он, чувствуя, как напряглась и я: - Так это правда жизни. В то время только так… через это всё воспринималось, через женскую красоту. Дальше – больше. Потянулся узнать тебя, наблюдал, видел и стало вообще без шансов, потому что ты – это ты, - провел он рукой вверх по спине и чуть сжал затылок, заставляя меня приподнять голову. Прошептал: - Я пятнадцать лет тебя люблю и хочу. Неправильно ты сегодня сориентировалась.

– А одни кости… - в отчаянии прошептала я, с острым стыдом чувствуя его пальцы на своих ребрах.

– Интересно ты мыслишь... Как специалист тебе скажу, - улыбаясь, бормотал он мне в губы, - у тебя изумительной красоты костяк, Мань. От его пропорций и соотношения длины разных костей зависит гармония сложения. У тебя она безупречна, идеальна… - коснулся он моих губ своими. Осторожно, тепло, мягко – раз и два, и три…

Я и верила, и не верила себе. Но всегда верила Раулю. И только он сейчас мог увидеть во мне хоть какую-то красоту. Да, Господи – пускай того же костяка! Больше ничего же и не было! И я отпустила себя так, как захотелось - становясь не послушной и покорной, а жадной и нетерпеливой. Почти невыносимо, до дрожи просто хотелось протянуть руку туда, где в меня упиралась приятная твердость. Мягко сжать и испытать, наконец! Узнать первый раз за пятнадцать лет – как это? Когда оно ужасно далеко где-то - в отголосках памяти? С трудом поборов дурное желание, я обняла его за шею, притягивая к себе. Поцелуй углубился и стал ответным - дразнящим и требовательным, пьянящим и многообещающим. Мы задыхались – он и я, меня будто тащило куда-то волоком, затягивая в обморочно-сладкий круговорот. Стало трудно дышать и я с трудом разлепила веки, отстраняясь. Постепенно проясняющийся взгляд упал на кровать… и будто холодной водой облили.

А Георгий не отпускал, прижимая мою голову к своей груди и выравнивая дыхание. Слушая полное и звучное биение его сердца, я ликовала – живое, оно опять бьется для меня здесь и сейчас. И ужасалась – что мы делаем?!

– Ты нашел меня, - сделала я окончательный вывод.

– И больше не отпущу, - согласился он.

– Завтра утром я уйду отсюда. Не знаю, что на меня нашло, как я согласилась на эту авантюру? Ты взял меня нахрапом!

– Тебя только так и можно, - скрипнул он зубами, - не паникуй, пожалуйста. Я сейчас уйду и не подойду к тебе завтра весь день. Кажется, понимаю - о чем ты.

– А что тут…? Мы чуть не оказались в вашей с Нуцей кровати, почти на глазах у детей, - отчаянно шипела я, - я тоже хочу тебя и нам это не скрыть… как я могу называть тебя – ласковее?

– Не выкаешь – уже за счастье, - отвернулся он, - не нужно никуда уходить – через два дня они уезжают к матери. Но ты же сейчас скажешь, что не станешь… на этой постели? Но это же бред, Маш!

– Не совсем и бред - осадок есть… Но я не это хотела – вот так просто войти и остаться здесь жить не получится. Я не в себе была после рассказа о Франсуа, не было времени задуматься… но ты приобнял меня тогда на кухне и Дато отвернулся. Так ты потеряешь детей - им не принять меня вот так – сходу. Ни одна баба этого не стоит.

– Ложись спать, утром поговорим, - глухо ответил он и развернулся на выход.

– Подожди, - в отчаянии остановила я его и прижалась, обнимая за пояс: - Не злись, пожалуйста, утром посмотришь на них и поймешь, что я права. Отвезешь меня в гостиницу… ладно – утром. Деньги должны быть… может остались в квартире?

– Твои документы и банковская карточка здесь, сколько на ней, я не знаю. Пин можно восстановить в банке, если не помнишь, - неохотно согласился он.

– Ну вот… потихоньку займемся делами, съездим спросим этого… Сергея – что ему нужно?

– Маш, какого Сергея? – шипел он, - тебя шатает! Тебе диета нужна, все назначения вовремя! Я отгулы для этого выбил.

– Уеду на два дня, - сдалась я, - а пока… не могу тебя сейчас отпустить – пошли, спать сегодня не будем… мне нужно узнать столько всего! – натянув опять на себя халат, потащила я его на кухню: - Ты любишь острую еду?

– Нет, я неправильный грузин, - шептал он мне, улыбаясь, пока мы пробирались мимо детских на кухню.

– Замечательно, - ставила я мысленно галочку, - а играешь на каких-то инструментах? Ну, может я чего-то не знаю?

– Нет, Мань, только у Серова на нервах. Но я пою… да – чего ты улыбаешься? Нет грузина, который бы не пел. Затяну как-нибудь на природе, подальше от людей… примотаю только к дереву, чтоб не сбежала.

– Тихонько, вполголоса… - просила я, - это будет самый лучший подарок на мой День рождения – он уже вон - наступил, - кивнула я на часы.

– Блин… - притянул он меня к себе на колени и уткнулся лицом в плечо. Я погладила его волосы, до фантомной ломоты в руках борясь с желанием зарыться пальцами и привычно перебирать их – не спеша, с удовольствием. Пересела от греха через стол, напротив.

Дверь в кухню оставалась открытой, теперь с кухни просматривался коридор, да и говорили мы шепотом.

– Песни шепотом не поются. Завтра утром – обязательно. Что еще?

– Всё. Я много знаю о тебе, а хочу всё. Но для начала - где ты родился, кто самые дальние предки, почему стал врачом?

– Ого, - шептал он, держа меня за руку и перебирая пальцы: - Найдут нас завтра спящими прямо тут.

Мы проговорили почти до утра. Не все галочки совпали, не всё получилось свести даже к аналогам, как, например, шпагу и скальпель. Зато общим было виртуозное владение ими.