Это заведение посещали те постояльцы отеля, которые предпочитали принимать пищу в тишине и покое, а не в шумном кафе этажом выше.

Сейчас там завтракали лишь двое постояльцев, и Заза отметила про себя, как приятно сидеть за столом в полупустом помещении рядом с молодым человеком и не бояться, что их разговор может быть кем-то услышан. Еще ей доставила удовольствие мысль о том, как устрашающе фыркнула бы графиня Гинсбург, увидев, что ее воспитанница проводит время столь неподобающим образом.

– Сегодня, – заявил Пьер Бувье, – я предлагаю вам совершить прогулку по Парижу. Погода столь замечательна, что было бы грешно забираться куда-нибудь внутрь зданий, а не провести весь день на открытом воздухе.

– Конечно, – с радостью согласилась Заза. – Я мечтаю увидеть Париж, отстроенный бароном Османом, о котором столько читала. Ведь этот город по праву считается самым красивым в Европе.

– Для французов это действительно так, – сказал Пьер Бувье.

– Но ведь вы француз?

– Да, – с едва заметной заминкой подтвердил молодой человек.

– Я тоже француженка, – скрывая свое смущение, произнесла Заза.

Он взглянул на нее с любопытством, и она поспешила объяснить:

– В моей семье были люди разной национальности. Но сегодня я хочу чувствовать себя истинной француженкой, частичкой прекрасной Франции.

– И, позволю себе заметить, весьма привлекательной ее частицей, – лукаво поблескивая глазами, сказал Пьер.

Почему он все время так настойчиво осыпает ее комплиментами, как будто испытывает на прочность ее скромность?

Однако ей невозможно было скрыть свой восторг и приподнятое настроение, когда они прогулялись по рю де Риволи, прошли через сады Тюильри, посетили пляс де ля Конкорд и наконец очутились на набережной Сены.

– Давайте остановимся здесь, – попросила Заза, – я хочу полюбоваться рекой и подышать свежим воздухом.

И вот теперь она видит перед собой позолоченную солнцем водяную поверхность, и река кажется ей более широкой, более мощной и красивой, чем она раньше себе ее представляла.

Прекрасные здания на том берегу, мосты, перекинутые через реку, баржи, медленно проплывающие под ними, – во всем этом была какая-то чарующая красота.

– Как хорошо! Боже, как хорошо! – громко воскликнула она.

– Полностью с вами согласен, – откликнулся Пьер Бувье, но смотрел он не по сторонам, а все свое внимание сосредоточил на личике девушки.

После приличествующей паузы молодой человек вдруг неожиданно спросил:

– Не скажете ли вы свои впечатления о вчерашнем вечере в кафе?

Заза давно ждала этого вопроса. Подумав немного, она произнесла озабоченно;

– Я совсем другого ожидала от друзей моего дядюшки.

– А что же вы ожидали?

– Того, что эти друзья будут именно такими, как мой учитель… – тут она быстро поправила себя, – ., как мой дядюшка описывал мне их – бескорыстными идеалистами, живущими только искусством, музыкой и поэзией в мире грез, созданном их воображением.

– Очень точное описание, – подметил Пьер.

– А прошлым вечером… – при воспоминании о жутких словах, произнесенных за столом, у девушки перехватило дыхание.

– Так вот я и хотел узнать ваши впечатления о прошлом вечере, – настаивал Пьер Бувье.

– Они ведь не могли говорить это всерьез, как вы считаете? – спросила Заза.

Пьер пожал плечами и ничего не ответил.

– Во всем этом было что-то фальшивое, театральное. В письмах к моему дяде они не упоминали о своих планах.

– А что же они, интересно, писали в письмах к профессору?

– Ну… о разных течениях в символизме, ну, конечно, о борьбе с ограниченностью буржуазной культуры… Но там не было ни единственного намека на насилие…

Девушка заметила, что Пьер Бувье слушает ее с напряженным вниманием. Это показалось ей немного странным.

– В письмах, которые мне показывал дядя Франсуа, речь шла только о таинствах души, видениях и мистических знаках, отраженных в поэзии и в искусстве.

– Ну, это обычный лексикон символистов, – согласился Пьер Бувье.

– Я в этом мало что понимаю, но мне кажется, что символисты хотят сблизить литературу и живопись с музыкой.

– Очень тонкое замечание. Я восхищаюсь вашим умом и проницательностью. Символистов интересует не столько материальный мир, сколько отражение его в сознании.