Помолчав немного, Сирилла продолжила:

— И хотя вы никогда не сможете… полюбить меня и подарить мне свое сердце… для меня будет большой радостью… просто счастьем… носить вашего… ребенка.

Герцог направился к Сирилле и хотел взять ее за руку, но она отстранилась.

— Я говорю только о том, что может произойти… в будущем. Вполне возможно, что пройдут годы, прежде чем вы почувствуете ко мне… привязанность… и мне не хотелось бы, чтобы вы думали, будто я забыла о данном вами обете целомудрия. — Она не поняла выражения, появившегося на лице герцога. — П-по-жалуйста, простите меня за то, что я опять… заговорила об этом, но ведь вы сами… попросили меня ответить на ваш вопрос, и я отважилась высказать свои соображения.

— Я слушаю тебя с огромным интересом, Сирилла.

Ему предоставляется возможность, сказал себе герцог, расставить все по своим местам. Но по каким-то неясным для себя причинам он опять упустил удобный момент и заговорил о чем-то постороннем, почувствовав, что не способен вернуть беседу в нужное ему русло.

Однако позже, когда он закрылся в своей комнате, в нем вновь вспыхнула решимость. Он раз и навсегда даст понять Сирилле, что считает себя ее мужем и намерен действовать в соответствии со своим статусом.

Он представил, как бы смеялся, если бы ему рассказали, что романтические мечты юной девушки помешали какому-то мужчине уложить ее в постель и обращаться с ней так, как муж должен обращаться со своей женой.

Ему вспомнились анекдоты о неспособных мужьях, и он решил, что больше не потерпит подобной чепухи. И чем скорее он вернется в Париж, тем лучше!

Пока камердинер помогал ему раздеваться, герцог продолжал мысленно насмехаться над собой. Должно быть, он стареет, если, перебывав в любовниках у всех женщин, которые когда-либо пленяли его воображение, не способен объяснить восемнадцатилетней девчонке, что хочет от нее.

«Мне трудно только из-за того, что она слишком неискушенная, — подумал он. — И у меня не вызывает ни малейшего сомнения, что она, как любая другая женщина, просто играет роль и вовсе не так невинна, как кажется».

Глумясь над своими колебаниями, он в то же время прекрасно понимал, что, какой бы прекрасной актрисой ни была женщина, она не способна смотреть с таким обожанием, которое он увидел в глазах Сириллы, или заставить свой голос звучать с такой неподдельной искренностью.

— Какой абсурд — воспринимать меня как рыцаря в сверкающих на солнце доспехах! — оставшись один, воскликнул герцог. — Боже мой, если бы мои друзья послушали Сириллу, они животы надорвали бы от смеха!

Гораздо лучше тех, кто его критиковал, он представлял, какую создал себе репутацию. Он был отлично осведомлен о последствиях своих буйных выходок. Газетные статьи, в которых осуждалось его поведение, только веселили его.

Он намеренно бросил вызов устоям общества, его целью было шокировать обывателей, стать олицетворением всего, что считалось развратным и аморальным.

Он преуспел в своем начинании, однако это, как ни странно, не притупило боль, которая и была причиной столь вызывающего поведения, не залечило рану.

— Черт побери, я становлюсь излишне впечатлительным! — громко проговорил он.

Он обвел взглядом огромную комнату с обшитыми резными панелями стенами, расписным потолком, скрытой под балдахином широченной кроватью, в изголовье которой висел герб.

Внезапно его охватило бешенство.

— К дьяволу этот дом! — возмутился герцог. — Он полон призраков, которые заглядывают мне через плечо! Завтра же вернусь в Париж — там мое место, и только там я чувствую себя дома!

У него возникло впечатление, будто он бросил вызов своим предкам. Его не покидало ощущение, что они тянутся к нему из своих могил, пытаясь вернуть его в свой круг и заставить подчиниться их воле.

Они звали его. Ему слышались их голоса и виделось выражение жалости и сочувствия в их глазах.

«Я отказываюсь слушать вас! — хотелось ему крикнуть. — Один раз мне уже удалось сбежать от вас. И сейчас удастся!»

Герцог схватил стоявшую возле кровати свечу. От резкого движения пламя заколебалось, и на ковер потек воск. Повернувшись, он распахнул дверь, соединявшую «Спальню короля»и «Спальню королевы».

Между комнатами шел узкий коридор, в котором стоял шкаф. Рядом была дверь в туалет и в ванную.

Герцог, одетый в мягкие туфли, на которых были вышиты его инициалы, бесшумно двинулся по коридору. Поверх ночной сорочки он накинул бархатный халат.

Много лет прошло с тех пор, когда он в последний раз открывал дверь в «Спальню королевы». Тогда он был еще ребенком, и в этих комнатах жили его отец и мать.

По утрам он радостно носился по коридору, соединявшему спальни родителей. Сначала он забегал к матери, чтобы схватить какое-нибудь лакомство с подноса, на котором стоял ее завтрак, а потом мчался к отцу, чтобы посмотреть, как его бреет камердинер.