Алина почти не появляется дома. Не знаю, то ли перебивается у подруг, то ли повадилась ночевать к ухажеру с работы. Вовчику удалось выменять вторую половину своей бутыли на биоконцентраты. На радостях он сварил еще, выжрал сам и в очередных разборках с Ирой сломал ей руку. Теперь у нас еще одна голодная обуза.

Полина превратилась в призрака. Она отказывается даже от тех крох еды, которые у нас есть, мало пьет и ни с кем не говорит. Я больше не слышу ее плача по ночам, лишь ровное дыхание, но почему-то знаю – она не спит. Из глаз ее пропали слезы, ушел и немой укор. Словно сама жизнь Полины потускнела вместе с цветом зрачков.

Я тушу последнюю папиросу о лежащую на подоконнике листовку с набора в добровольцы. Больше нечего курить, больше нет сил, чтобы подняться домой. Я трясу запястьем: рука никак не привыкнет к отсутствию часов.

Посчитать несложно.

Дима спустился в подвал с отрядом ликвидаторов восемь дней назад. Семь дней назад туда же ушел еще один отряд. Пять дней назад – третий. Никто не вернулся.

Минуту назад, когда я затушил последний бычок, в сорока метрах отсюда перестали гудеть шланги. Это значит, рабочие залили шахту достаточным количеством пенобетона. Теперь уже наверняка.

Я кричу и буду кричать, сколько хватит сил. А стекло трещит под моими ладонями.

– Двести тридцать восьмой? – спросил Лев Николаевич, доставая из кармана зеркальце.

– Седьмой. – Митяй вдавил кнопку нужного этажа. – Тридцать восьмой залит пенобетоном.

Сошлись створки лифта, зашуршали тросы. Лев Николаевич крутил свое отражение, то вытягивая руку, то поднося зеркальце к самому лицу. С исцарапанной поверхности на него смотрел гладковыбритый, лысеющий господин в коричневом пиджаке и красном галстуке в золотую полоску. Он слегка расслабил узел на шее, поправил ворот белой рубашки.

Все же хорош! Как и подобает важному человеку «сверху».

– Славный этаж, шестнадцать квартир, – оскалился Митяй.

– Последний в этом блоке, – строго сказал Лев Николаевич. – И идем дальше.

– Ладно-ладно.

Лев вытер носовым платком блестящий нос. Подумать только – не первую смену замужем, как говорится, а тревожность возвращается каждый раз, стоит за спиной в полный рост, давит на плечи тяжелыми лапами.

На этаже их ждали. Несколько мужчин курили, прислонившись к стене рядом с аппаратом выдачи пайков. Две женщины в одинаковых серых платьях до колен что-то увлеченно обсуждали на лестнице. Смолкли, едва разъехались створки лифта.

Лев Николаевич сделал глубокий вдох, на мгновение прикрыв глаза, расправил плечи. Прошелся вразвалочку.

– Это все? – спросил он у жильцов.

Мужики замялись, не зная, куда девать глаза, давили окурки между пальцев. Самый смелый вышел вперед в расстегнутой гимнастерке.

– Так сейчас подтянутся. – Он протянул руку. – Эт самое… Рады приветствовать.

Лев Николаевич лениво пожал мозолистую ладонь. Митяй держался по правое плечо, сложив руки перед собой и поджав губы, всем видом демонстрировал серьезность.

Лев похлопал себя по карманам, натянул на лицо выражение удивленной досады.

– Надо же, курево в дороге кончилось. Не угостите, раз мы все равно ждем?

Гимнастерка закивал, протянул гостю папиросу из мятой пачки. С третьего раза зажег спичку, поднес огня.

Не успел Лев Николаевич докурить, как на площадке перед лифтом стало тесно. Набралось не меньше двадцати человек: усталые после смены работяги в заляпанных комбинезонах, парочка стариков, несколько подростков. Какая-то женщина даже пришла с ребенком на руках.

– Товарищи! – Лев достал из пиджака документ в красной обложке, поднял над головой. – Я здесь по поручению Партии. Мы, слуги народа, стремимся быть ближе к простым гражданам. И, как ваши слуги, мы готовы…

Его голос отражался от серых стен, разливался эхом по коридорам. Во время заготовленной речи Лев всматривался в лица собравшихся. Любопытство, немного удивления, совсем капля надежды… Всё на месте. И ничего лишнего.

– … с трудовыми коллективами, с матерями, с пенсионерами, с нашей молодежью. Проложим путь к светлому будущему вместе, товарищи! – Лев Николаевич снова потряс «корочкой» для убедительности. – Теперь ваша очередь. Давайте, не стесняйтесь! Обещаю всех выслушать.

– Дед у меня храпит, – сказала старуха из толпы, близоруко щурясь.

– Опять ты, карга, мелешь, – одернул ее один из жильцов. – Помер дед твой…

– Так храпит же!

– Так и запишем, – сказал Лев Николаевич. – Бабке нового деда!

По лицам прошлись улыбки, расслабили невидимые узлы.

– Так это… – Самым смелым вновь оказался мужик в гимнастерке. – Герма в соседний блок никуда не годится. Уплотнитель в труху износился. И еще… темень что на этаже, что на лестницах, глаз выколи! А заявка на лампочки в Службе быта уже который квартал пролеживает.