– Ну, да… – по речке полыхнули лучи и, ослепительно сверкая, подолгу гасли на мокрых листьях прибрежных кустарников.

– А кто ему такие шрамы оставил на память? Он же Перун! И ты же говоришь, что его сейчас не видел? – ветер утихал, как капризный ребёнок, редкими порывами ускользая от приближающейся тишины вечернего покоя.

– Какая ты любопытная. Кто надо, тот и поставил. Может, Велес, а может, Стрибог… Кто его знает. Они же как люди – все дерутся меж собой, делят что-то. А видеть – что-то видел, только плохо разглядел, – стало ясно. Лишь вдалеке сумбур грозы медленно поглощался чёрной кромкой горизонта.

– Пойдём, а то нас искать будут… – потянула мальчика за рукав его зеленоглазая подружка. О грозе напоминали лишь водные дорожки вместо тропинок, взволнованная ливнем речушка и птицы, вновь расправившие свои крылья в свободных полётах в прозрачном, очищенном ливнем от пыльного зноя небе. Радуга приближалась к детям, и вскоре они, не замечая её, прошли под её аркой.

Дома они застали приготовления к отъезду. Родные быстро пристроили их к своим заботам и к работе. И лишь в сумерках северного лета им удалось ещё раз повстречаться.

– Ты меня не забудешь? – всхлипывая от обиды на взрослых, прошептала девочка.

– А ты… А ты меня? – обнял её мальчишка и отвернулся, чтобы не заплакать.

– Нет… – вздрогнули худенькие плечики под белым платьем.

Покрова белой ночи застигли их на копне свежего сена, что только днем собрали они сами по приказу взрослых. И они были счастливы. Льняное платье девочки в ту ночь превратилось в горизонт востока и запада, что так долго мерцает надеждами и туманами в эти белые ночи перед восходом солнца.

Они никогда больше не встречались – их родители, спрятав свои разочарования и надежды по мешкам и котомкам, разошлись по разным дорогам своих судеб. И потащили за собой судьбы своих детей. По выжженным дорогам в сторону ежедневных закатов солнца шло племя девочки, а по крутым дорогам холмов и оврагов навстречу буйствам зимних метелей спешило племя мальчика… Шли люди навстречу всё так и не сбывающимся обещаниям и гаданиям своих волхвов. Кратковременное совместное стояние двух племен в плодородной долине у загадочного озера, куда впадала не одна речушка, давно закончилось, а в памяти поколений от мальчика и девочки сохранилась легенда о странной встрече. О преддверии любви, за которым и только за ним хранятся великие тайны души.

Когда Бог и ангелы дерутся меж собой, а разнимают дерущихся дети, это и есть рай… Это простое изложение о двух детях превратилось в узорную ткань фантазий рассказчиков. Это был первый родник Прекрасного.

Потомки от неё и от него вдали друг от друга иногда пытались на стенах пещер и на скалах выразить свое родственное – и красок им просто не хватало. Не хватало и ярости криков и жестов. Тогда придумали ноты, а потом и слова, и цифры с формулами великих наук. И никто из потомков не захотел по-простому так пережить такую метаморфозу втайне, как переживают подобные встречи только раз в детстве. Всем хотелось только одного: чуда! И чуда на всю жизнь.

А этот мальчик и эта девочка – думали они тогда о чуде? Вряд ли… Им был интересен весь мир и это странное, взаимное, неосознанное ими чувство, чувство познания… Им было интересно всё вокруг, но самое интересное всегда как раз пугало и не всегда понарошку.

И всё это было на острове Руян или, как говаривали на Руси, Буян. И был там главный бог всех славян – Святовит (Святогор), и город Аркон, в котором не было рабства и замков на дверях. А зачем они? А рабы кому? Все были равны. Кому замки на дверях нужны, чтобы прятать деньги и драгоценности от людей? Ведь люди настоящие воровать не способны. А ненастоящих людей там, говорят, не было.

Приезжали на остров по случаю многие и многие чужеземцы и удивлялись: это был почти рай на земле с порядками возмутительного для чужаков спокойствия. Вы знаете, как отличить местность на Руси сейчас, где нет людей без национальности и кавказцев, своей дремучестью такой далёкой от русских чиновников, но очень близкой к равенству и справедливости? Очень просто. Там, где нет людей без национальности и кавказцев и русских чиновников, там… Там, правильно, нет замков на дверях! Как только в подобной глуши появляется человек без национальности или кавказец, или появляется комиссия из столицы, или на худой конец чиновник из области, так в магазинах и в лавках исчезают скобяные изделия (замки и ключи, крючки на двери, засовы и бронированные двери). Их так быстро, мгновенно сметают с прилавков магазинов непонятно чем вдруг напуганные люди.

В некоторых поморских селениях в Архангельской области до сих пор люди не знают, зачем нужны замки и запоры. На Кубани станичники быстро обзавелись заново замками на дверях, познакомившись с горцами без своих патриархальных традиций и с голодными чиновниками послевоенного времени. А до Великой Отечественной войны были, были ещё станицы, где люди, уходя в поле или на какую ещё работу, просто, как и в некоторых сейчас поморских деревнях, подпирали входную дверь палкой, чтобы все знали, что хозяев нет дома… И куда и почему эти обычаи пропадают?