– Да нет, княже, не волшебством. Ты с душой своей знакомство завёл… – невозмутимо ответил грек.

– С чем? С какой такой душой? – скривился Владимир. – Ты мне давай это, без хитростей своих объясни.

– Княже, а чем мёртвый от живого отличается?

– Ну, как чем… – оторопел Владимир. – Ну, мёртвый он это… Ну, дух из него…

– Княже, не просто дух, а душа, – ровным голосом произнёс Дионисий.

– Как так? Если я из кого дух вышибу… – с некоторым сомнением посмотрел Владимир на свой пудовый кулак.

– Княже, душу, душу, княже… – перебил Владимира грек. – Вот есть плоть, тело, а есть – душа-а! – нараспев, заглядывая в глаза князю, сообщил Дионисий. – Разное это, разное. Ты тело свое, плоть свою и кормишь, и поишь, наготу его одеждами скрываешь, а про душу забываешь. Потому что нет у некрещеных души, дух есть, да! А души нет – пока веру не примешь.

– Вон оно как… – откинувшись назад, призадумался Владимир.

– Да, княже, так… Узрел ты сейчас в видениях своих сироту свою неприкаянную – душу свою.

– Подожди, голова у меня пухнет. Думу думать буду… – вздохнул Владимир и сделал знак своим гостям, чтобы те удалились.

Гомон в трапезной стих. Гости засуетились, вставая с мест и направляясь к выходу. У выхода один из бояр запнулся сапогом о порожек, и из его шубы выпали странные бусы синего цвета и непонятная плашка оловянная с оттиском бараньей головы. Боярин очумело стал дёргаться, пытаясь то ли признать свое имущество, то ли наоборот, отказываясь от своего воровства. Тут ещё и следом из рукавов и пазух остальных гостей стали выпадать с шумом и звоном другие не менее странные предметы. Среди уходящих гостей после некоторого изумления и толчеи возникли вопли возмущения:

– Да эт моё! Я в саду энтом вместе с князем подобрал!

– А мне эт сама та ворожея, что за князем шла, на шею повязала!

– А я сам… Сам энти ленточки от веточек с плодами отвязывал!

– Да мне сам князюшка дал за хоробрость мою, когда я в саду энтом русалок от него отгонял!

– А энто при мни было, когда уси побиглы куды очи выпучили, а я как той дурень остався с князюшкой!

Прокопий не возражал, но тем не менее, разглядывая взглядом государственным, гостей не выпускал из трапезной.

– Княже, – обратился к Владимиру Дионисий, – че делать будем?

– Да пущай валят! Правды от них… – махнул рукой Владимир.

– Ну, как скажешь… – вздохнул Дионисий и дал отмашку Прокопию.

Бояре рванули из трапезной, и когда стихли топот, рычание, визг и ругань, присущие любой давке испуганных людей, князь повернулся к Дионисию и приказал:

– К завтрему сготовишь чем похвалялся и… эту… эту птису – забираю. Пошли все вон!

Дионисий, с трудом сдерживая ухмылку, поклонился в пояс и, выпрямившись, знаком указал своим подельникам на выход. Те, беспрестанно кланяясь, подчинились, оставив князя Владимира в государственных раздумьях.

Дионисий сдержал свое слово. Уже на следующей вечере князь с приближенными разинули рты от удивления: вместо привычных котлов по концам столов, из которых челядь прежде чуть ли не руками выгребала груды жареного или вареного мяса в глиняные горшки и ставила на столы перед пирующими гостями, на огромном столе были расставлены большие серебряные блюда с едой, источавшей непривычные, но манящие едоков ароматы. Перед каждым гостем лежало блюдо поменьше, по бокам которого лежала оловянная ложка и острый нож с деревянной отполированной ручкой.

Никогда ещё прежде в своей жизни Владимир так не объедался. Каждое новое блюдо торжественно вносилось челядью после трёхкратного хлопка в ладоши Дионисием. Но великолепное пиршество слегка омрачилось в самом конце, когда Дионисий, стоя у выхода, вытаскивал из-за пазухи очередного прощавшегося боярина серебряную тарелку с ложкой. И каждый раз князь, вздыхая и укоризненно качая головой, грозил пальцем сытому сотрапезнику.

Тем же вечером, выйдя на резное крылечко, князь похлопал рукой по столбу навеса и, схлопотав пару заноз, выругался, закрепив в словаре для потомков очередное матерное слово в адрес плотников. (На то они и предки, чтобы копить и приумножать для нас всякое добро). Мастерству бывшего зодчего при Владимире завидовали даже самые злейшие друзья Киева. Тогда Русь была такой миролюбивой – мама не горюй! (Ну не смогли бы они при всей своей доброте душевно так испохабить настроение князю). Это ж надо было такое налепить, прилепить, залепить, подлепить, путая длину с шириной и высоту с глубиной. Правда, после того, как князь выздоровел от испуга перед творением этого зодчего, пришлось принимать меры: зодчего он подарил послам из далёкой Бухары – Бухара обзавелась глинобитными лабиринтами неописуемого его злорадства, а к себе он принял толковых каменотесов и плотников из Ладоги.

Но так до конца своей жизни Владимир не успел избавиться от этого всего каменно-деревянного безобразия. По плану этого зодчего (а был ли план?) попасть в курятник, к примеру, можно было, только пройдя на втором этаже через опочивальню князя, затем по приставной лестнице спустится на крышу следующего терема (у которого не все стороны совпадали по размерам). И главное, с крыши легче определиться с частями света, чтобы не заплутать. (По себе знаю: в помещении с этим… м-м… сложно…) Проходить надо прямо через ложе князя, на котором по-своему обыкновению князь развлекается с девками.