3

Похмельное утро – самое невыносимое время суток. В принципе, любое утро становится таковым, когда тебя будят ударами в дверь, которая и без того сотрясается криками.

– Открывай быстрее! – разъяренный голос явно не предвещал ничего хорошего.

Я посмотрел время на телефоне и был крайне удивлен 12-ти пропущенным. Я быстро попытался оценить обстановку, но продукты распада бурной ночной деятельности рассыпали адекватные мысли по закоулкам сознания и собрать их не позволяли. Трудно было понять, чем я заслужил такой гнев. Голова трещала по швам. Трудно было вообще что-либо понять.

– Спишь? – Ачиль ворвался внутрь, как только я выполнил его требование. – Да ты хуже Иуды! Тот хотя бы осознал свою вину, а ты спокойно нежишься в постели!

Мое состояние не позволяло что-либо ответить. Сложности возникали даже при простейших действиях, таких как поднять голову, открыть полностью глаза и вдохнуть полной грудью, на тот момент от меня требовали невозможного. Я даже не мог вспомнить, как я попал в свой номер. Мой ли это номер вообще? Возникающие вопросы наполняли и так распирающую от давления голову. Я ничего не мог ответить ни себе, ни орущему так не вовремя итальянцу. К тому же лучше не открывать рот спросонья после продолжительной пьянки, если не хочешь отключить оппонента от сети питания.

– Что? Что случилось? – вылезло из меня после стакана воды, чудом не последовавшей за словами наружу.

Ачиль молча кинул свернутую газету мне на кровать, требуя одним своим видом, чтобы я взялся за ее прочтение. Сам же распахнул шторы, возможно, специально, чтобы головная боль разорвала мою черепушку, и скрестив руки на груди уставился вдаль, где все еще в его жизни нет горя, а счастливая полная семья в сотый раз гуляет по «Rainbow MagicLand».

Мне стало ясно лишь одно: для того, чтобы разборка закончилась, и я мог продолжить свое жалкое существование на краешке мокрой от пота кровати с мольбой о пощаде перед его величеством Цитрамоном, я должен выполнить все, что от меня требуется настолько быстро, насколько онемевшее тело меня слушалось. Я взглянул на сверток бумаги, доставивший столько шума в это ужасное утро. Санторо очень высокого мнения обо мне, раз решил, что с похмелья я резко улучшил свои познания в итальянском.

– 6-я страница, – Ачиль даже не глянул на меня.

Видимо он быстро перегорел или понял, что криками от меня в таком состоянии ничего не добьешься, но со стороны единственного окна уже веяло спокойствием, которое приходит вместе с принятием неизбежности произошедшего. Ачиль буквально шептал:

– Некий Александр Грин отлично знает то, что ему знать не следовало. Откуда жалкий журналист в курсе о том, что было известно тебе и Андрею? – речь, как будто холодный металл.

Картинка постепенно проявлялась сквозь мутное запотевшее сознание и дикий сушняк. Размытое прошлое через дурманящие пары обволокло мою голову и тонкими длинными ржавыми иглами проникало вовнутрь. Как бы мне хотелось сейчас проснуться. Меня развели как малолетку. Я и вправду кретин. Столько было шансов остановиться, а я их слил в унитаз вместе с дружбой и доверием. Даже бармен меня пытался притормозить, но кто он такой чтобы бороться с алкоголем?

– Не только мы двое, – то ли вскинув руку в надежде на спасение, то ли подбросив динамитную шашку в костер, я вывалил на пока еще друга историю о встрече с незнакомцами.

Остывший вулкан опять задымил над сапогом в Средиземноморье:

– Черт возьми! – Ачиль завопил на весь отель. – Придурок! Почему ты мне не сказал сразу? – он явно устал подбирать выражения.

– Они ведь мне угрожали! Я не хочу рисковать непонятно за что! – изо всех сил старался очистить свое запятнанное имя, но было слишком поздно.

– Уезжай! Немедленно! Собирай вещи и уезжай, пока ты окончательно все не испортил! Они не остановятся!

– Без Андрея я не поеду! Он должен вернуться сегодня-завтра, с ним и уеду, – мой последний рубеж обороны держался на ветхой опоре веры в свои слова.

– Он не приедет, – опять тихий холодный тон, отчеканивший каждый слог, – ему нельзя возвращаться, – нож вместо кадыка отточил каждое слово до металлического блеска. – Ты слишком глуп, чтобы все это понять. Впрочем, может это и поможет тебе. Сочтут за дурка и не тронут… – грустный взгляд пробежался по полу, постепенно подбираясь ко мне. Итальянец посмотрел на меня, сдержал все недосказанное, что читалось на его лице, и опустив голову отправился скорбить по невосполнимой утрате.

Оставив ошарашенного иностранца в номере, Ачиль на автопилоте покинул помещение, оглядываясь стеклянными глазами. Он будто призрак был уже не в этом мире, но еще и не в другом.

Столько фактов, столько нестыковок и столько вопросов. Ясно было одно: все в знакомой мне части Италии связаны друг с другом. Как солнце выбрасывает первые лучи, не торопясь восходя из-за угловатых зданий с тысячелетней историей, так и мысль осветила всю тьму, поселившуюся в голове. Мрачная тайна поселилась в сердцах местных жителей, и почему-то в тот момент я посчитал, что готов ее разгадать, готов пожертвовать собой ради свободы. Отнюдь я поступил бы так же, осознав величину платы за упрямство, любопытство и любовь. Впрочем…

– Эти чокнутые из переулка и есть нанятые сыщики. Видимо, работают они лучше полиции, в любом случае уж точно эффективнее, – ладонь скользнула по горлу в месте тесного контакта с лезвием ножа. – Правда, не могу понять, почему они не могут работать в параллели с копами, ведь полномочий у последних куда больше. Все это хотя бы объясняет их вопросы о сообщении, которое кто-то должен передать семье Санторо. Ачиль побоялся, что я могу взболтнуть лишнего еще и полиции, вот и взбесился.

Триумфальная улыбка после мозгового штурма на зависть Холмсу и Пуаро немного искривилась, задев я взглядом статью Алекса Грина. По носу ударил неприятный запах от каши, которую я заварил из ошметков непонятной истории и отблесков нескладных догадок. Хорошо, что не рассказал журналисту о встрече с детективами с хулиганскими манерами. Хотя, может и это мне не удалось сдержать в себе, но он посчитал эту встречу недостойной его пера. Сам под собой зажег пороховую бочку и надеюсь на отсыревший порох.