Я заметил, что начал оправдываться сам перед собой за то, что пошел к купцу в услужение, да еще наймитом – охранять его особу! Однако, я тотчас оборвал такие мысли: это вынужденная мера. В самом деле: кто виноват, что одни рождаются с деньгами, а другие – нет?..

Мои размышления прервал стук в дверь. Так осторожно, наверное, не стучатся даже министры в спальни королей.

Вошел слуга, он же камердинер, Степан.

– Здравствуй, Степан, – сказал я ему, представляя себя со стороны и наслаждаясь.

Действительно, эта картина мне нравилась: длинная, богатая постель и застывший лакей.

– Желаю здравствовать, – сказал Степан. – Савватий Елисеич просили к завтраку через двадцать минут-с.

– Отменно, – сказал я, потянулся, но конца кровати не достал.

Я подумал: что же говорят в таких случаях литературные персонажи? – и обронил:

– Передай: буду.

Молчаливый Степан удалился.

Я откинул одеяло и встал. Затем я долго тщательно одевался, стараясь выудить из своего костюма всю элегантность, на которую он еще был способен.

По дороге вниз (комнаты всех нас троих были на втором этаже – для безопасности) я заглянул к Фундуклиди. Он прыгал смешной, растопыренный, укрощая штанину, и живот прыгал не в такт, словно отдельное существо.

– Спустимся вместе? – дружелюбно спросил я.

– Подождите минуту, – сказал Михаил Теофилактович и что–то страстно прибавил по-гречески – сердился на штаны, наверное.

Он натянул фильдекосовые носки с цветной пяткой и шелковой стрелкой, вставил ноги в лакированные штиблеты.

– Готово.

Я растворил перед ним дверь.

– Прошу вас.

Мы вместе спустились по лестнице и оказались в библиотеке.

– Столовая – сюда, – отрывисто сказал Фундуклиди, указывая рукой.

Я взглянул на часы на стене: медное лицо циферблата показывало восемь.

– Еще рано, – сказал я, – подождем немного.

Грек выпятил карнизом губу, тоже посмотрел на часы и кивнул.

Делать было нечего, и я принялся осматриваться. Савватий Хряпов собрал в библиотеке славное общество. Стояли тут томики Бальзака, столь же пухлые, как и их автор; бумажные приложения к "Ниве"; религиозная чепуха Погодина подпирала каких–то умствующих иностранцев, из которых я, кроме звонко звучащего имени Кампанелла, никого никогда не мог запомнить.

– Доброе утро, господа! – раздалось сверху вместе со скрипом ступеней.

Свежий, как персик, в новом костюме и даже при галстуке ("Непременно от Пьера Галанта", – подумал я) наш хозяин сходил к нам с приятной улыбкой.

От хряповского глаза не укрылся мой интерес к литературе.

– Нравится? – спросил он, подходя. – А вот здесь, обратите внимание, есть еще шкаф на иностранных языках. Вы читаете на языках?

– Не очень, – сказал я.

Откровенно говоря, из всех иностранных языков я знал только тот французский, на котором говорят парикмахеры и крупье.

– Жаль… Ну да что ж! Наши русские писаки нам ближе. Не так ли, хе-хе?

Фундуклиди сзади достал сигару и начал ее сосать.

– А нет ли у вас подшивки "Нашего голоса"? – вдруг спросил он.

– Помилуйте, Михаил Теофилактович! – воскликнул я. – Как сотрудник этой газеты, предостерегаю вас от ее чтения. В крайнем случае можете решить воскресный ребус.

– А мне как раз ребусы и нужны-с, – живо отозвался грек. – Для сыщика ребусы – любимая литература-с… Это – как для боксера – единоборство с грушей: держит форму.

– Вот вам… для формы, – сказал Хряпов.

К моему удивлению, он и впрямь достал подшивку "Нашего голоса" и щелчком сбивал с нее пыль.

– Есть, конечно, есть наша любимая газета! Знаете, я очень люблю город, откуда Хряповы начали расти. Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу… или хотя бы в Нижний? Не могу! И знаете, почему? Трудно расстаться с базаром, где твоему десятилетнему деду мастеровые драли уши…

Как вошел Степан, мы не увидели, потому что стояли спинами к двери.

– Завтракать подано.

– Ну, наконец-то, – сказал Хряпов. – Прошу, прошу…

В веселом возбуждении, которое всегда предшествует хорошей еде, мы прошли в столовую.

По столу плыли судки и судочки; свернутые конусом салфетки застыли, словно лакеи; хрусталь обнимал конфекты; груши и сливы сделали бы честь любому натюрморту.

– В первый раз присутствую на завтраке у Лукулла, – сказал я. – Какое великолепное зрелище!

– Обещаю вам, что на мой стол вы не будете жаловаться, –заговорил Хряпов. – Садитесь, садитесь, господа!