Но я жду концерта! В положенное время начала (20.00) на зеленых стульях сидит всего пять человек. Каждому выдают по официальному бумажному билету за 15 тысяч шиллингов (около 500 рублей). К микрофону выходит Крис в длинном желтом мусульманском одеянии. Сегодня он убрал свои длинную гриву из косичек под белую шапочку а-ля феска.

Звучит флейта и все замирают. Романтические мелодии перетекают в нечто зажигательное, так что я начинаю подпрыгивать на своем пластиковом стуле, а его ножки вибрируют и выстукивают мелодию по бетонному полу. Сидеть под такую музыку или безумие, или преступление, думаю я. Сканирую лица соседей в поиске сообщников для выхода на танцевальный пятачок: все ерзают на своих стульях, хлопают, но мужественно держатся и не поддаются этому адскому соблазну.

Первыми на импровизированный танцпол выскочили двое африканцев: тот самый продавец билетов и укротитель кануна. Танцевали самозабвенно. Есть выражение “Танцуй так, будто никто не видит”. Вот только тут их видели все! Я не выдержала и выскочила на микротанцпол прямо босиком, а вслед со мной с визгом выбежала еще одна девушка и вытащила своего парня. Так мы и прыгали впятером. Остальным зрителям удалось таки удержаться. Африканцы очень раскрепощенные, ничто не может их заставить сидеть на месте и делать каменное лица, когда они слышат ритмичную музыку. А мы можем!

Все закончилось почти внезапн. Гости разошлись, а я подождала, пока ребята соберут и упакуют инструменты. Мы вышли на набережную – и попали в водоворот фуд-рынка Стоун-Тауна. На прилавках – шпажки с морскими гадами и рыбой, рядом разные виды лепешек. Тут же крутится большое колесо, которым управляет щуплый паренек. Это гигантская соковыжималка: парень запихивает в нее зеленые стебли и прокручивает их через пресс. По желобку в стакан стекает зеленоватая жидкость, похожая на раствор для полоскания горла, хлорфиллипт. Это же тростниковый сок! Пробую: необычный, как будто кто-то смешал газонную траву с сахаром.

Оглядываюсь на океан: совсем недавно на набережной кипела жизнь, а сейчас тут пусто. За парапетом – чёрное небо со звёздами, луна и ее блики в чёрной же воде. Чуть дальше огни рыбацких лодок. Еще дальше – материковая Танзания. Интересно, долго ли туда добираться?

Вернувшись домой, продолжаю думать о встрече с Бусарой. Эти чертовы красные булавки на карте буравят мое сознание.

На следующий день я уже пытаю Гугл запросами: “как добраться до Иринги, Удзунгвы и Руахи”. Все оказывается сложнее, чем я думала. Функционирующей железной дороги в стране фактически нет. Есть автобусы, которые ползут по 7-8 часов до каждого из пунктов и ни одного между ними. Стремно. Конечно, за эти две недели я стала авантюристкой, но не настолько бесстрашной, чтобы идти с чемоданом от автобусной остановки в поисках гостиницы. Мне очень неспокойно от самой мысли о путешествии по африканской провинции в одиночку. Что же мне делать?

Нервничаю. Пишу сообщение знакомому мне по соцсетям танзанийскому турагентству: «Помогите мне построить реалистичный и безопасный маршрут общественным транспортом, а то у меня ничего не стыкуется». Ребята думают и говорят: «А у вас и не получится состыковать, тут машина нужна. Но, вообще-то, у вас намечается нетривиальный маршрут, мы в эти места еще никого не возили. Давайте, мы вас сами провезем по всем этим местам и поедем вместе с вами? Заплатите по себестоимости, при этом у вас будет личное авто и компания из двух человек.»

О лучшем я и мечтать не могла. Вскоре я оказалась в танзанийской саванне, а потом и в тропических джунглях почти без интернета, но зато на личном джипе и в веселой компании африканцев.

(Двумя месяцами раньше)

Калимба! Мне подарили калимбу!

Я прыгала посреди офиса, как ребёнок. Коллеги российские, компания датская, а подарок – африканский. Вот чудо! Я быстро открыла упаковку и взяла в руки деревянную коробку с металлическими язычками. Задела один, потом другой, и в воздухе зазвучали нежные серебристые звуки, похожие на колокольчики. В офисе наступила тишина. Коллеги оглядывались и искали источник колокольного звона, а потом видели меня, встречались со мной взглядом и грустно улыбались.

Все знали: это мой последний день в компании. Я не раз испытывала неловкость, провожая коллег в свободное плавание. В такие минуты не знаешь, что сказать, потому что трудно поверить в конечность происходящего. Ещё вчера мы ехали в машине по Питеру и подбирали убийственные аргументы для переговоров. Ещё сегодня смеялись до слез, вспоминая эти самые переговоры. А завтра мы будем по разные стороны баррикады. Хотя о какой баррикаде идёт речь, мы же не враги и не конкуренты. Просто в душе странная смесь чувств: сожаление (уходит почти родной человек!), любопытство (что с ним будет дальше?), тревога (а вдруг человек не сам ушёл, а его «ушли»?), облегчение (я-то остаюсь в этом родном и знакомом, у меня все хорошо). Есть еще желание сказать напоследок что-то тёплое и важное. Казалось бы, всегда есть повод для благодарности и добрых слов, но в ежедневной мясорубке дел благодарность становится бизнес-этикетом, а тепло – вежливостью. И только когда человек уходит, находишь в себе силы сказать искренне – о его уникальности, силе, таланте и важности, в конце концов. Эти откровения долго летят шлейфом и согревают на пути.

Интересно, что чувствовали уходящие до меня коллеги в свой последний день на работе? А в первый день «после»? А через неделю? Тогда я об этом не задумывалась, априори полагая, что любому будет достаточно пары недель, чтобы выдохнуть, выспаться, покайфовать от свободы и определиться с дальнейшими шагами.

Сейчас я замечаю в десятках глаз знакомые мне грусть, тревогу, облегчение, ту самую неловкость и все прекрасно понимаю. Слышу сказанные от сердца слова, вижу во взглядах незаданные вопросы. Простите меня, коллеги, что я ухожу. Чувствую вину, как будто я сбегаю и подвожу кого-то – первый раз за все эти годы. Недавно мы горячо обсуждали проекты и бюджеты на следующий год. Получился невозможно плотный план. Вы качали головами, но подмигивали мне: «Лена, да ладно, ну с тобой-то все вытянем! Не в первый же раз!» Вы еще не знали, что я не буду помогать вам «вытягивать» эти проекты. А я уже знала.