Тетерева всё молчали. А может, я не заметил, как они улетели? Может, их давно уже нет? Неужто они могут молчать, когда проснулась вся природа и лес залит звуками?

Прошел еще час. Решив, что больше ждать бессмысленно, мы вылезли из укрытий. Вылезли и обомлели. Вокруг с шумом взлетели тетерева. Множество тетеревов. Мы даже выстрелить не успели. Только таращились на взлетевших птиц.

— Кого убил? — спросил Василий.

— Самку.

Он ничего не сказал, лишь укоризненно поглядел на меня.

Мы все вместе подошли к березе, под которой лежала убитая мною птица. Это был ястреб. Пестрый, как тетерка, ястреб. Лица у всех сразу прояснились. И все стало понятно. Тетерева затихли при появлении разбойника. Следили за ним, притаившись на старой вырубке, и, наверно, очень удивились странному поведению ястреба: он не улетел, а камнем упал вниз и не подымался. В чем дело? Потому-то они и молчали, забыв о свадебных песнях, так как не могли разгадать этой загадки.

— Тиран давно убит, а им, глупым, боязно рот раскрыть, — сказал Василий.

А я сказал, что из всех лесных птиц тетерева мне больше всего напоминают человека.

Теплый южный ветер раскрошил, размолол остатки льда, и озеро, казалось, радовалось свободе: шумело, играло белогривыми волнами, непрестанно посылая их к берегу, сгоняя последний лед.

Василий еще неделю тому назад подготовил лодку. Разогрел на костре большой котел с варом и тщательно просмолил им борта и днище.

Сегодня он собирался переправиться на другой берег озера, где в туманной дали чернеют вершины сосен. Плыть через бурное озеро — удовольствие маленькое, но Василия подпирает нужда: сено кончилось, а выгонять скотину на пастбище еще рано. Там, на другом берегу, остался стог прошлогоднего сена. Вот Василий и решил привезти его для своей буренки.

Вызвались и мы ему в помощники.

Переправившись на другой берег и вытащив лодку на песок, мы вдруг услышали, как кто-то с шумом окунулся в воду. Повернулись и увидели странное зрелище: в озеро с разбегу кинулись три лося, а за ними — медведь. Он пытался догнать удалявшуюся добычу, но где там! Увенчанные ветвистыми рогами головы лосей все удалялись, уменьшались. Мишка, недовольно кряхтя и фыркая, выбрался обратно на берег и, как раздосадованный человек руками, хлопнул себя передними лапами по бедрам. Ветер дул от него, и зверь не учуял нас. Мы сидели за вывороченной с корнем елью, смотрели, что будет дальше.

Медведь долго провожал взглядом лосей, а затем вздохнул и принялся рыть мох. Выроет, схватит в охапку и, переваливаясь на задних лапах, несет в кучу. Что он задумал: уж не постель ли себе готовит?.. А мишка трудится, старается. Когда выросла большая куча, он оглядел ее своими маленькими глазками, удовлетворенно крякнул и побрел вперевалку к лесу. Но ушел не далеко. Остановился метрах в двадцати, припал к земле и давай красться обратно к куче мха. Когда до нее оставалось метров десять, молниеносно вскочил, стремительным прыжком пролетел оставшееся расстояние и вонзил когти в мох. Потом отряхнул лапы, поправил кучу и снова стал подкрадываться. На сей раз прыгнул с большего расстояния и шлепнулся на землю, не долетев до мха. Ох, до чего же недовольно он взревел!

Так зверь тренировался с четверть часа, пока наконец не стал каждый раз приземляться прямо на кучу мха. Видимо, остался доволен результатами, так как зачмокал и неторопливо заковылял в чащу.

Мы вопросительно смотрели на Василия. Он объяснил:

— Медведь учебой занимался. Видать, застал спящих лосей, прыгнул на одного, да не попал. Ну, а лоси в озеро — плюх, и до свидания… Из-под носа ушла пожива. Вот он и учится, чтобы в следующий раз не оплошать.

В самом деле, медведь удалялся гордый, довольный. Весь вид его как бы говорил: «Ну, теперь вы не уйдете от меня».

— Смышленая тварь, — сказал кто-то из нас. — Без труда и тренировки — ничего не добьешься.

— Да, кое-кто мог бы у него и поучиться, — серьезно рассуждал Василий. — Особенно те, кто разинув рот ждет манны небесной и орет благим матом, не дождавшись ее.

Еще в поезде мы познакомились с миловидной девушкой. Ее золотистые волосы, мелкие, правильные черты лица, синие глаза и грациозная фигура невольно привлекали внимание пассажиров. Одета она была тоже изящно, со вкусом.

— Ляля, — назвалась девушка, показывая белые зубки.

— Настоящая лялька, — пробормотал Вацис.

Девушка оказалась безумно болтливой. Как только мы с ней заговорили, на нас обрушился такой поток слов, словно до этого дня она жила среди глухонемых и все ждала возможности выговориться. Через полчаса мы уже знали, что Ляля — ленинградка, любит эскимо, обожает балет и французско-итальянские неореалистические фильмы, мечтает стать артисткой, «всю жизнь» готова жить под знойным кавказским небом…