– - Ну, что же на бенефис придумали?
– - обратился Вихрастый к Воробьеву, наливая из графинчика рюмку.
– - Что это за "прыжок дьявола?"

– - Прочли?
– - горько усмехнулся Воробьев и тут же мрачно нахмурился.

– - Я да не прочту!
– - засмеялся Вихрастый, -- мое дело на том стоит!
– - что же это за прыжок, а?

Воробьев тряхнул головою, потом понизил голос, и сказал:

– - Мой секрет. Но ежели вы сохраните в тайности, вам скажу. От всех таю, а вам открою!

У Вихрястого, как испуганные мыши, разбежались в стороны глаза; он отставил рюмку, прижал руку к жилетке и сказал, шлепая губами:

– - Как честный человек, -- могила!

Воробьев опустил голову. Вихрастый впился в него одним глазом и нетерпеливо ждал.

– - Ну!

Воробьев тяжело вздохнул и глухо произнес:

– - Убиться хочу! Насмерть! Вот что. Только вы никому...

Вихрастый ждал всякого объяснения, но не таких слов. Он откинулся и на мгновение его глаза даже приостановились. Потом он словно очнулся и широко улыбнулся.

– - Шутите, милейший, -- сказал он.
– - Из каких резонов? Через почему?..

– - А потому, -- решительно и мрачно ответил Воробьев, -- что жить невмоготу стало. Много причин накопилось... Верное сердце... насмеялась... Мы тоже люди!..
– - Воробьев ударил себя в грудь, -- живи и наслаждайся!.. А я... мне один конец! Влезу на самую высокую трапецию, раскачаюсь, и башкой вниз! 8 саженей. Вот вам и прыжок! Пьем, Антон Борисович!
– - круто оборвал он, -- я эти два дня помин души правлю!..

Вихрястый машинально чокнулся с ним и машинально выпил водку.

– - Так вы серьезно?

– - Такой вещью у нас не шутят, Антон Борисович, -- сурово ответил Воробьев, -- выпьем еще!

Вихрястый сглотнул и вторую рюмку. Глаза его то сходились у переносья, то разбегались в разные стороны, ноздри раздувались, и огромный нос дергался, как у собаки; в голове вихрем проносились мысли: "двести строк... заплатит по три... а шуму-то... в Петербург корреспонденцию... решительный парень... н-н-да".

– - Матвей Степанович, -- заговорил он ласковым, просящим голосом, -- дорогой мой, я давно интересовался вашей артистической деятельностью. Расскажите мне что-нибудь.

– - Для некролога, значит, -- горько усмехнулся Воробьев, -- что же! Пожалуйста. Выпьем поначалу только. Мадерцы угодно? Напоследях! Эй, милый друг, бутылочку мадерцы!..

Дым носился по комнате клубами, шары щелкали, раздавались возгласы, все это заглушил шум оркестра, а Вихрястый, склонив над столом голову, быстро писал под тихий говор Воробьева, и казалось, что он водит по бумаге не карандашом, a носом...

III.

Воробьев уже спал у себя в номере, а Вихрястый все еще оставался в гостинице, наслаждаясь эффектом, который он производил своей ошеломляющей новостью.

– - Вот спрашивали, что нового, -- обратился он к жандармскому ротмистру, -- а сами подле самой этой новости толклись да не узнали!

– - Что такое?..

– - А исповедовался мне сейчас господин этот, Воробьев, содержатель цирка. Он же и Гаэтано...

– - Это, который на трапеции?..

– - Он самый!.. А вы не знали, -- победоносно сказал Вихрястый.
– - Так вот: послезавтра его прощальный бенефис с "прыжком дьявола!" А знаете, почему "прощальный"? Что это за "прыжок дьявола", а?

Вихрястый вытер жирные губы краем скатерти, встал от стола и, понизив голос, сообщил тайну Воробьева.

– - Врешь!
– - воскликнул ротмистр.

– - Люди не врут, говоря такие вещи, -- строго сказал Вихрястый и прибавил, -- руки трясутся, голос дрожит, водки два графина выкачал и ни в глазу! Нет, так не врут...

– - То-то он сидел такой грустный!
– - с чувством произнес белобрысый чиновник.

– - Ах, черт возьми!
– - сказал ротмистр, -- это не миногу съесть! Пойду, обязательно пойду! А! Башкой вниз!..

– - Крак-к!
– - крикнул Вихрястый, выразительно стукнув кулаком по ладони.

– - Здорово!
– - сказал еще раз ротмистр и обратился к белобрысому: -- ну, еще одну на контру!..

Вихрястый выскользнул из биллиардной и пошел по залам, то здесь, то там присаживаясь к занятому столику.

И тотчас почти, едва он садился, раздавался возглас:

– - Да врешь!

– - Такими вещами не шутят...
– - слышался голос Вихрястого...

* * *

– - Акцизный надзиратель Фишкин, вернувшись из "Бристоля" поздней ночью, и, укладываясь в постель подле жены, не побоялся разбудить ее, и, когда она, проснувшись, начала обычное вступление: