– Я сказала, что мне хорошо там, где мой муж и моя семья.

– Правильно сказала, – кивнула немного успокоившаяся Патимат.

– Ты ведь тоже так отвечаешь.

– Я? – удивилась Патимат.

– А как еще я должна отвечать?

– А еще хотела сказать…

– Что?

Патимат опустила веретено, и Саид тут же заплакал.

– Вот видишь, этим мальчишкам всегда нужно, чтобы что-то делалось.

Она снова закружила веретено, и Саид успокоился.

– Я хотела сказать… – Джавгарат старалась подобрать слова поточнее.

– Что хорошо, когда Шамиль дома, и плохо, когда его нет.

– Думаешь, ему без нас лучше? – сказала Патимат.

– Он, хоть и имам, но тоже живой человек. И видеть своих жен, не говоря уже о сыновьях, ему куда приятнее, чем своих врагов.

– О Аллах, – снова вздыхала Джавгарат.

– Когда же это кончится?

– Посмотри-ка, – сказала Патимат, прикладывая ко лбу ладонь.

– Едет кто-то.

Джавгарат даже встала, чтобы получше разглядеть вереницу всадников, приближавшихся на Ахульго со стороны Ашильты.

– Кажется, это знамя Сурхая, – всматривалась в даль Джавгарат.

– Вон он и сам едет.

– А Шамиль? – спросила Патимат.

– Ты его видишь?

– Нет, – ответила Джавгарат.

– А это, наверное, жена Сурхая.

– На арбе?

– Да нет, позади арбы, – показывала Джавгарат.

– На лошади, с ребенком на руках.

– Теперь вижу, – кивнула Патимат.

– И мюриды с ними.

– И еще люди, – продолжала Джавгарат.

– И пожитки свои везут.

Казалось, этой веренице не будет конца.

Сурхай возвращался со своей семьей. С ним пришли люди, решившие переселиться на Ахульго из своих аулов, находившихся в опасной близости от ханских владений. Многие ушли к родственникам и кунакам, но те, кто горел желанием бороться, приходили сюда. Возвращались на Ахульго и те, кто уходил, чтобы закончить осенние работы, заготовить для скотины сено, а овец отправить на зимние пастбища, в предгорья.

Следом за Сурхаем ехал его взрослый сын, унаследовавший от отца мастеровитость и тягу к знаниям. На арбе помещались родители Сурхая и давно ослепший дед, которому перевалило за сто лет. Жена Сурхая везла пятилетнюю дочь Муслимат. Синеглазая девочка была удивительно красива. Казалось, что от нее исходил свет, освещая путь в наступавших сумерках.

У тропинки, поднимавшейся на Ахульго, повозки пришлось оставить. Женщины принялись разбирать свой скарб, водружали на головы большие узлы, поднимали на спины маленьких детей и колыбели, прихватывали кувшины и посуду. И тонкой цепочкой взбирались на гору. Одна старушка несла на себе вязанку дров, другая – сноп сена: не пропадать же добру понапрасну. Несколько женщин гнали перед собой ослов, навьюченных высокими корзинами с кизяком.

Мюриды брали на плечи и несли тяжелые мешки с мукой и пшеницей, бочонки с маслом, туши вяленых баранов.

Слепой старик поискал на арбе и извлек из под груды вещей пандур – деревянный музыкальный инструмент с двумя струнами.

Его правнук, сын Сурхая, хотел взять старика на руки, но тот отказался:

– Сам дойду.

– Ты же ничего не видишь, – сказал юноша.

– Не дай Аллах тебе увидеть то, что я видел, – ответил старик и двинулся вперед, ощупывая дорогу палкой.

– Тут очень узкая дорога, а по бокам пропасть, – пытался быть полезным юноша.

– Я знаю, – кивал дед.

– Я ее чувствую.

– Хорошо, – сказал юноша, видимо, привыкший к причудам аксакала.

– Тогда я пойду помогу другим.

Но не ушел, а остался позади прадеда, опасаясь, чтобы тот не сделал неверный шаг. Но аксакал шел спокойно, только иногда останавливался, чтобы прислушаться.

– Внизу одна река или две? – обернулся старик.

– Две, – выдал себя юноша.

– Андийская река огибает Ахульго, а Ашильтинка делит Ахульго надвое.

– На что похоже? – спросил старик.

– На курдюк, – ответил юноша.

– Как две его половинки.

– А твой отец говорил, что Ахульго – это два кулака, которые выставили горы.

Аксакал поднял пандур, ударил по струнам и прислушался.

– Слышишь? – спросил он.

– Что? – не понял его правнук.

– Я поздоровался с Ахульго. И гора ответила.

– Я ничего не слышал, – улыбнулся юноша.

– Ты разве глухой? – сердился старик.

– Гора ответила на мой салам.

И они продолжили путь.

Первыми на Ахульго взобрались мальчишки.