Топораш промолчал.

— Ладно, коли ты не хочешь, я тебе сердце открою. Думаешь, у меня нет своих закавык? И я влип, может, почище тебя, старик. А мне всего тридцать… Поглядишь на меня — шутник я, балагур, а честно говоря, жилось мне по-человечески лишь пока шла война. Вот как! Тебе нравится это? Пока шла война. А теперь посиди спокойно и выслушай…

Раздался звонок. Ученики выбежали во двор.

Сразу настала тишина. Без ребят и без скрежета напильников мастерские как бы перестали быть мастерскими. Тиски казались странными металлическими челюстями, мастерки — просто железками. И лишь некоторые, попавшие в полосу солнечных лучей, напоминали формой человеческие сердца.

— Итак, — весело сказал Пержу, проверяя отвесом кладку стен, — настала пора мастерков! И будьте добры, чтоб с завтрашнего дня мне не попадались на глаза носилки. Терпеть их не могу! Они, не знаю почему, напоминают мне времена египетских пирамид. Как и лопаты и кирки… Браво, ребята! Стены без изъяна. Если и впредь так дело пойдет, скоро будет крыша…

Ребята молча, с достоинством выслушали похвалу. Стенам полагается быть ровными, вот они и ровные, ничего удивительного. И все же ребята ели глазами мастера Пержу: может, еще похвалит?

Мастер Пержу…

Тонкие черные усики, почти не отличающиеся от выросшей за день щетинки, тоже очень черной. Рабочий берет, наверно, чтоб сохранить прическу. Широкий в плечах. Он казался то совсем молодым, то вполне зрелым мужчиной, как говорится, приятной наружности.

— Товарищ мастер, окна не будете проверять?

Пержу держал в руке деревянный метр, разделенный карандашом на сантиметры. Он сунул его под мышку, вытащил из кармана кисет, свернул из обрывка газеты козью ножку, насыпал туда махорки и закурил. На потном лице бархатным слоем осела известковая пыль. Он обтер ее ладонью и подошел к оконным проемам, измерил вышину и ширину.

— Раза в четыре больше, чем старые. Точно по мерке. А вы заметили, что место похоже на блиндаж? — сказал он ни с того ни с сего.

Он промерил и остальные проемы, двигаясь все время в сопровождении ребят.

— Сюда бы железобетонное перекрытие! Поглядите, какая удобная позиция, все как на ладони!

Мастер облокотился на подоконник, глубоко затянулся и выпустил струю едкого дыма, который пополз по мокрой земле.

Ребята толпились вокруг мастера, протискивались к окну. Пержу, поглаживая усики после каждой затяжки, осматривал окрестность.

— Посмотрите-ка сюда, — показал он метром. — Амбразуру надо бы чуть левее, чтоб открыть зону наблюдения. Выигрываешь в высоте и одновременно скрываешься от глаз противника.

Он затянулся несколько раз подряд, обжигая губы.

— Ну и черт с ним! — внезапно сказал он. — Пошли на солнце…

И вышел вместе с ребятами.

— Товарищ Пержу, — воскликнул кто-то восхищенно, — откуда вы все знаете?

— Больше понаслышке, — ответил Костаке. — От моего командира отделения, — добавил он задумчиво. Снова вытащил из кармана кисет. — Что вам сказать, был у меня командир отделения, ребята… ради него пошел бы на верную смерть… Лишь бы послал.

Он умолк, машинально протянул кому-то махорку и обрывок газеты. Дал прикурить и лишь тогда опомнился. Отобрал кисет, засунул его глубоко в карман.

— Вы думаете, конечно, что дома здесь разрушены бомбами? — перевел он речь на другое. — Как бы не так! Бомба упала вон там, метров двести — триста отсюда. Эти хибарки, прости господи, от страха рассыпались. И хватило одной воздушной волны, легкое сотрясение — и вся «архитектура» вверх тормашками. Вот как здесь строили! Из навоза, глины, прутьев. Курам на смех… Моя халупа была ведь совсем далеко от той бомбы. Считай, сама по себе рухнула! — Мастер насмешливо покрутил усики. — Чуть жену не завалила…

— А где ваша… квартира, о которой вы говорите? — прервал его кто-то.

— Что, Кирика не показывал вам? Он ведь жил там в войну и после.

— Кирика? — удивился Некулуца. — Эй ты, конопатый, почему ничего не рассказывал?

Кирика пожал плечами и стал царапать ногтем котелец.

— Значит, не рассказывал… — Пержу умолк на минутку, вроде бы задумался, но тут же вернулся к разговору. — Да вот она, рукой подать. Тоже крепость, вроде этой… Пошли, покажу. Поднажмешь плечом — и капут всем этим дворцам. Не знаю, как моя Мария, но я спасибо скажу… Пошли. Пока остальные соберутся, мы вернемся.

Костаке зашагал молодцевато, и ребята поспешили за ним.

— Вот, — сказал он, остановившись возле мазанки, крытой дерном, с множеством подпорок. — Вот мой дворец, то есть, извините, дворец моей жены. Прошу входить… только осторожно, не то оставите меня без пристанища!

Дверь открыла женщина, испуганно остановилась на пороге. Ей было не больше тридцати, хотя выглядела она старше. Выцветшая юбка была подоткнута с одной стороны, открывая босые жилистые ноги, измазанные глиной. Руки тоже были в глине до локтей.