— Сколько людей мы можем потерять из-за твоего легкомыслия? Сколько арестов следует ожидать? На сколько недель и месяцев будет парализована работа группы?

В ответ — ни звука. Ни малейшего движения, хотя бы легкого шороха. Только настороженный взгляд из-под сплетенных пальцев — будто вспышки молнии.

— На сколько, таким образом, ты поможешь врагам продлить гнусный режим оккупации? — снова проговорил он, пытаясь справиться с негодованием, которое вызывала эта рыжеволосая девица. — Тебе ни разу не приходило на ум сделать подобные подсчеты? Определить, оправдается ли риск потерями? Отвечай, я слушаю.

Никакого ответа.

Тогда он решительно подошел к девушке, просунул ей под голову руку и, слегка приподняв за затылок, несколько раз встряхнул, еще сильнее разметав пряди красноватых волос.

— Поднимись на ноги, очнись! Перестань наконец ломаться!

Она отстранилась, и от этого движения еще выше оголилось колено. Отняв руку от лица, она стала натягивать подол платья. И снова приняла прежнюю позу, запрокинув голову и отрешенно устремив глаза в потолок.

Теперь он видел ее лицо и внезапно заметил, что в глазах у нее стоят слезы — она пыталась сдержать их, судорожно глотая воздух… Он спросил:

— Неужели тебе так неприятно мое присутствие, Лилиана-Бабочка?

— Угадал, — промолвила она наконец.

— Ничего не поделаешь, — Волох удрученно развел руками. — В данный момент никого не могу предложить вместо себя. Еще настанут времена, когда мы будем свободны в выборе друзей и знакомых, но будет это не скоро…

Резко тряхнув головой, она перебила его:

— Я, например, свободна и сейчас!

— Ты ошибаешься, девочка. Очередное заблуждение, — сочувственно сказал он.

— Во всяком случае, не жду, чтобы кто-то принес мне свободу.

— Существует дисциплина, и каждый из нас обязан…

— Я привыкла поступать по-своему, — нетерпеливо перебила она… — Поняла, что родители чужие люди, и ушла от них. Пусть попробуют вернуть. — Она помолчала, снова поправила подол платья. — Что же касается дисциплины, то я согласна подчиняться только одному человеку — Тома Улму!

— Категорически запрещаю когда-либо произносить это имя! — сурово процедил сквозь зубы Волох. — Раз и навсегда! Ты ничего не говорила, я ничего не слышал, ясно? — Он нервно прошелся по комнате и тут же вернулся к кровати. — Тем более что знать этого человека ты не можешь!

— Почему это не могу? — рассеянно и вместе с тем — что было крайней неожиданностью для него — достаточно уверенно проговорила девушка.

— …Неужели слышала до инструктажа? — не справившись с изумлением, выдохнул он. И сразу же пожалел о том, что не сдержался.

— В том-то и дело, что "до"! — передразнила она кокетливым, игривым тоном. — Хорошо, хорошо: я не говорила, ты не слышал! Закурить у тебя не найдется? Дай, пожалуйста, сигарету! — И договорила внезапно фамильярным, доверительным тоном: — Курить, надеюсь, не значит нарушать дисциплину?

Чего доброго, она и в самом деле начнет считать себя подпольщицей!

— Значит! — отпарировал он. — Спиртное тоже. Я, например, вообще признаю только вегетарианскую пищу. Разве ты не знаешь об этом?

Волох подошел к двери, настороженно прислушался и вернулся.

— В самом деле? — удовлетворенно хмыкнула она. — Тогда тебе будет интересно знать, что он… тоже вегетарианец.

— Кто это: "он"?

— …Два-три перышка зеленого лука, — сделав вид, что не расслышала, продолжала она, — свежий, в пупырышках, огурец, щепотка соли и ломоть хлеба. — Она приподнялась на локтях, уставившись глазами в потолок, и снова принялась говорить, вернее, шептать, восторженно и задумчиво: — Только и носит в кармане что узелок со щепоткой соли! С первых дней весны до поздней осени питается тем, что дает земля. Переходит с места на место. Полями, кодрами, чтоб не напали на след ищейки. Встречается только с нужными, проверенными людьми. Мы виделись с ним однажды, даже целовались на прощание! — Она говорила точно во сне. — Только ничего определенного он не сказал. Ни да ни нет.

— И даже не взмахнул крыльями, вот незадача! — добавил Волох, уставившись, как и она, в потолок.

— Какими крыльями? — с недоумением спросила девушка.

— Ангельскими, какими ж еще.

— Не понимаю.

— Это я не понимаю, о ком ты говоришь, — оборвал Волох, снова принявшись мерить шагами комнату. — Похоже, родители слишком избаловали тебя, потому и решила убежать из дома. От добра убежала, от хорошей жизни. — Он на секунду задумался. — Мы, однако, ничего подобного себе позволить не можем. Ты и сейчас не знаешь, чего хочешь! Можешь, например, проснуться утром и решить, что по уши влюблена… хоть в того типа, который гнался за тобой тогда ночью!

— Мне и в самом деле очень нравится тот парень, — проговорила она, упрямо вытянув подбородок. — Очень!

— Вот видишь! — удовлетворенно воскликнул Волох. — Но зачем тогда убегала от него? Со стороны это выглядело крайне забавно: в одних чулках, с шикарными туфлями в одной руке и с куском хлеба — в другой! Глаз нельзя было отвести, благо автобус шел медленно. Зачем убегать от человека, который нравится?

— А если не хотела, чтоб он увидел тебя… Грозного, непримиримого Робеспьера! Ха-ха-ха!