Соседи исчезли, остались только Дзидас и Варненас. Офицер проверил их документы и показал на ефрейторов:

— Они тут — старшие. Слушаться и помогать им! Когда скажут вам убираться, уходите не оборачиваясь. Сегодня вечером или завтра утром станция полетит к господу богу.

Офицер обошел все помещения, резервуар, оставил ефрейторам какой-то чертеж и уехал.

Варненас, чернее зимней тучи, наблюдал, как солдаты готовятся хоронить его станцию.

— Сколько весит ящик? — спросил он проходившего мимо солдата.

— Пятьдесят килограммов…

— Дзидас, считай, сколько они кладут в насосную. А я посмотрю, что делается в шиберной…

— Повилас! Они в насосной положили шесть ящиков… Триста килограммов динамита!..

Механик слонялся около белого домика, шатаясь как после попойки. У дверей стоял часовой.

— Цурюк! Назад! — ревел солдат, когда Дзидас хоть в окно пытался взглянуть, что творится в машинном зале. Знает ли его зеленая пальма, его насосы, что рядом уже дышит смерть?

Варненас бегал вокруг резервуара, когда-то устроенного в пороховом складе старого форта. Повилас все знал там как свои пять пальцев. Сам клал трубы, ставил шибера, проверял вентиляционные желоба… А теперь солдаты тащат и тащат в резервуар тяжелые ящики, несут и протягивают провода.

— Паутина уже сплетена, Дзидас… — шептал Варненас. — А мы словно муравьи… Всюду охрана: входить уже не дают.

Но Дзидас был озабочен чем-то другим. Только что к нему подскочил один из старших — ефрейтор лет тридцати, с мясистым, отталкивающим лицом, светлыми волосами и темными прищуренными глазами. Он толкал Дзидаса, осматривал его карманы, а потом показал пальцем на брюки, бормоча что-то непонятное.

— Очень интересуется моими брюками, свиное рыло… Моими лучшими брюками… Что мне делать?

— Спрячься.

— А ты?

— Останусь здесь, пока не прогонят.

— Да разве станцию им оставишь?

— Где ты, там и я… — ответил Дзидас.

Подрывники кончили раскладывать смертельный груз, протянули провода. Одни солдаты уселись при телефонном аппарате, другие, раздевшись, грелись на откосе. Второй ефрейтор, довольно спокойный, среднего роста, с рыжеватыми редкими усиками, сел в сторонке. Из своего ранца он вынул маленький треножник, прикрепил коробку, раскрыл ее, достал кусок холста. И начал что-то рисовать, глядя на окрестный пейзаж с виднеющейся вдали высокой башней костела.

Варненас подошел посмотреть.

Ефрейтор ловко работал кистью. Отчетливо обрисовывались силуэты домов, башни, улица с растущими каштанами.

— Красиво! — пытался завязать разговор Варненас.

— Война! Все, что было красивого, покрывается черным цветом, — спокойно ответил ефрейтор, изображая пушистые облака над обрывами вокруг водопроводной станции.

Потом он стал мешать новую краску и почему-то внимательно посмотрел на Варненаса, такого изнуренного, забитого, беспокойного. Запавшие от бессонницы щеки, опухшие воспаленные глаза.

— Скажи своему товарищу в шляпе… — произнес рисовальщик тихо. — Пусть не попадается на глаза тому ефрейтору… Тот очень злой. Человека может убить, как цыпленка.

Варненас набрался смелости:

— Почему вы всё разрушаете? Уйдете, а мы останемся здесь. Как людям без воды?

— Это не я. Это они, — ответил ефрейтор-художник, локтем показывая на Свиное рыло, который только что показался у двери складика и озирался, словно кого-то искал.

— Вы не немец?

— Нет! — потряс головой собеседник. — Чех.

Варненас все больше смелел:

— Свастика что вам, что нам — петля на шее…

Художник чуть заметно кивнул головой и взялся за кисть.

— Чехия закабалена, чехи — рабы…

— Помогите нам. Не взрывайте.

— Я тут не самый главный, — ответил чех и опять внимательно взглянул на Варненаса.

— Моими руками строено… Все рабочие — братья. Вы когда-нибудь воздвигали дома?

— Я инженер. Создавал машины. А потом казармы, фронт.

Варненас повернулся и посмотрел на насосную.

— Там — наши машины… Что нам делать без них?

Чех угрюмо молчал и нанес на холст пятно голубой краски. Вдруг раздался громкий хохот солдат. Художник и Варненас обернулись.

Свиное рыло, схватив за куртку, толкал механика Дзидаса в складик. С головы у Дзидаса скатилась шляпа. Гитлеровец удовлетворенно наступил на нее ногой.

— Всегда он так… — сказал ефрейтор-художник. У него дрожали губы. Было видно, что он раздражен своей беспомощностью.

Гитлеровец толкнул Дзидаса в складик и закрыл дверь. Солдаты весело засвистели.