После уверяли опять же друг друга, что все будет хорошо. Аня вспоминала, какой Ванька лазливый и шустрый, а еще упертый, так что, наверно, уже встретился с отцом…

И мы обе понимали, что это неправда.

Потому что, если б Ванька встретился с Хазаром, то здесь уже была бы вся королевская конница.

Но у дверей было тихо, и снаружи, из приоткрытого маленького оконца, не доносилось ни звука.

И, как бы я ни храбрилась, а нет-нет и посещали страшные мысли, что Ванька не добрался. Что его поймали. И, может, даже убили… В эти моменты я спохватывалась и запрещала себе думать про такое, боясь накликать беду.

Но все равно почему-то в голове вертелось, что это все из-за меня. Да это и было из-за меня, чего уж отрицать?

Если бы не я, не было бы тут, внизу, Ани. И Ванька был бы в безопасности… А я… Я — словно мерзкий магнит для бед.

Всем несчастья приношу.

И папе, и Але, и Бродяге моему, и вот теперь — Ане с Ванькой…

Мне становилось все больнее и страшнее, и слезы текли, никак не желая останавливаться.

Аня, заметив, что я раскисаю все больше и больше, принялась тормошить, отвлекать, рассказывать какие-то случаи про работу. И я честно пыталась переключиться, понимая, что ей тоже страшно, жутко, невыносимо. И требуется моя поддержка.

А я… Я как всегда…

— Ничего, Ваня уже точно до Хазара добрался… — в очередной раз сказала Аня, и я спросила почему-то:

— Ань, а ты Хазару про ребенка скажешь?

И тут же замолчала, понимая, что вступила на чужую , опасную территорию, и что не мое это дело, и Аня будет права, если пошлет… Но она вздохнула, погладила себя по животу и ответила:

— Да он сам скоро увидит…

— И… — осторожно продолжила я, — что делать будешь?

— Ничего… — пожала плечами Аня, — жить… Рожать… Растить…

— А… Он?

— А у него своя жизнь.

Аня сказала это таким категоричным тоном, что я не стала продолжать тему. Хотя, на самом деле, думала совершенно по-другому.

Мне Хазар не показался человеком, способным вот так, со стороны, наблюдать за тем, как растет его ребенок. По крайней мере, долго наблюдать. У меня вообще сложилось ощущение, что Аня не понимает, что за человек Тагир Хазаров, не до конца оценивает его мотивы…

Но это реально было не мое дело, так что больше ничего выяснять не стала.

И, кстати, этот разговор неведомым образом отвлек от дальнейшего падения в бездну отчаяния и придал силы.

Вот только пить хотелось…

Заметив, что я сухо сглатываю, Аня встрепенулась:

— Так, сейчас воды тебе дам… А то что-то мне не нравится, как ты дышишь, может, аллергия на эту дрянь…

— Да нет, сразу бы проявилась…

— Накопительный эффект…

Аня встала и ушла в дальний угол комнаты, где лежал рюкзак Ваньки с бутылкой воды в нем, и в этот момент все загрохотало!

Да так , что у меня немедленно заложило уши.

Я перепугалась ужасно, закричала и свалилась с кровати.

Ударилась головой о край соседней койки, в глазах потемнело…

— Ляля! — голос Ани доносился словно из погреба, глухо, надтреснуто…

А затем я ощутила себя в раю. Потому что оказалась в руках Бродяги.

Я смотрела на него, моргала тупо, не веря в то, что вижу, настолько перемена ситуации была неожиданной.

Вот только что мы с Аней мучились страхом неизвестности, гадая, кто успеет первыми: Аминов или наше спасение, и буквально через секунду — я уже в объятиях своего мужчины!

Рай… Не иначе, галлюцинации от удара о койку…

Я подняла руку и, словно во сне, провела пальцами по колкой щетине Бродяги. И только в это мгновение начала осознавать происходящее, задохнулась от узнавания, захлебнулась счастьем! Заплакала!

Все кончилось! Всевышний, все, все кончилось!

Он рядом, мой Бродяга, мой самый главный, самый лучший, самый-самый… Тот, за чьей спиной мне так хорошо, так счастливо!

— Котенок… — в голосы Бродяги сквозили тревога и отчаяние, — котенок… Что болит? Где? Говорить можешь? Узнаешь меня?

А я не могла ответить, все смотрела на него, все трогала, больше доверяя своим пальцам, чем глазам.

Бродяга закусил губу, лицо исказилось мучительной болью, а затем я взлетела.

— Сейчас, котенок мой, сейчас, сейчас… — бормотал он, — потерпи… Чуть-чуть… Все скоро кончится…

А я так хотела ему сказать, что уже все кончилось.

Он рядом, а значит, все хорошо…

Все великолепно!

После полумрака подвала свет в вестибюле показался ослепительным, и я пугливо спрятала лицо у Бродяги на груди.