Шрифт:
Я стою там, где некогда пас своих овец и орудовал плугом дядюшка Мамбре.
«Оровел, о…»
В глубину веков уходят благоухание ладана и «Оровел», из глубины веков пришли они к нам.
«Оровел, о…»
Со спины быка тянет шею красноклювая птица. Из теснины взывает Воротан: «Насыпай, насыпай!»
Насыпают. Но что?
Внук дядюшки Мамбре Мелик рассекает отвердевшую за века грудь скалы, прорубает подземное русло для вод Воротана к целинным склонам, к Ладанным полям. А в ущелье рычит уверенная в своей силе и мощи река: «Насыпай, насыпай».
Село взгромоздилось на хребет скалы, на тот самый клочок, где лес как бы расступился. Диву даешься, как только люди туда забрались. Не иначе, чудом их занесло, дорог-то ведь никаких не было.
Отец мой рассказывал:
«Не было в этом лесном селе ни души, кто бы смог письмо прочитать. Золотом здесь называли просо…»
Лорагет у села бурлит крутой пеной. От водопадов взвиваются ввысь водяные облака. Они дают жизнь черешне, что лепится на плече скалы, обнаженным корням инжира, свисающим, как старушечьи космы, дают жизнь садам. Чудо-река протекает в ущелье, а водяной шлейф свой стелет на скалах.
А разве дерево ладана не чудо? Вон то, что чуть выше, над входом в туннель. В его дупле молельня-часовенка Цицернаванка. В ней уединялся писец Нерсес. Кто считал, сколько сотен лет прошло с тех пор.
Это легенда — правдивая и достоверная.
Мифами и легендами овеяны наши горы. У Ладанных полей тоже своя легенда — правдивая и достоверная.
…Вокруг дерева ладана кружились в хороводе семь дубов-исполинов. Один из них рассечен пополам молнией, сорвавшейся с горы Татан, но все еще держится.
Дерево ладана — особое дерево: две пары сросшихся стволов, четыре корня в груди скалы. Эти четыре ствола и часовня писца, созданная кто может сосчитать сколько сотен лет назад, разве не чудо?
Писцу Нерсесу воду, хлеб и инжир носила из сада дочь Большого Хачипапа Астг. Околдовал ее писец своими письменами, и постигла она с его помощью их таинство…
Это легенда — правдивая и достоверная.
Бабушка Шогер рассказывает: «Имя ей было Астг. И говорила она солнцу: «Ты не всходи, моего света хватит земле».
Как-то раз моя Астг напомнила мне молитвенную песнь легенды — правдивую и достоверную:
Всходи, свет мой, всходи, Глазам твоим солнце из родника. Душа моя, сердце мое…Войско монгольского нойона Чар-Катая обрушилось-обвилось вокруг левого берега Воротана: черная туча, черная саранча. Помутнела Лорагет от бесчисленного множества копыт, потеряли свои краски кармрахайты [35] . На правом берегу реки жители лесного села встретили вражескую орду градом камней.
35
Кармрахайт — краснопятнистая форель, пеструшка.
До слуха монгольского нойона дошла молва о красоте Астг, той, что сказала солнцу: «Ты не всходи, моего света хватит земле». Молва эта и привела Чар-Катая на берег Воротана.
Писец Нерсес вместе с сельчанами, вместе с Большим Хачипапом обрушил на монгольского нойона град камней.
«Насыпай, насыпай», — подбадривал сельчан писец Нерсес.
Запрягли они быков и навозили камней, чтобы завалить ими ущелье, преградить путь Чар-Катаю.
Каменный ливень затопил узкую тропинку на дне ущелья, завалил-засыпал озверевшего нойона. И осталось неприступным село.
Глыбы скатываются в реку. Из туннеля по узкоколейке с шумом выезжает караван вагончиков и сваливает вниз отрытую скальную породу.
«Насыпай, насыпай».
От самого входа в туннель тянется лента электрических лампочек. Она бежит вглубь, в темноту. Держась этой ленты, я уверенно вступаю в туннель.
Чтобы урвать здесь горсть скалы, надо пролить горсть пота. Параллельно узкоколейке течет ручеек, не потом ли он полнится?
Навстречу мне скользит караван вагончиков с грузом. Я прижимаюсь к стене. Что за чудо? Караваном управляет золотоволосая красавица. Да это же моя Астг! Но нет, только померещилось. Это другая звезда, звезда Мелика. Невестка бабушки Шогер, мать той девочки, что принесла мне «кусачую» воду.
А может, это Астг из молельни пустынника Нерсеса? Кто еще, как не женщина из легенды, может подчинить себе этот стальной караван?
Но вот звезда Мелика остановила свой поезд, и я очнулся.
— Пришли? — говорит она. — Видите, как у нас хорошо под землей, прохладно.
Говорит и улыбается, обнажив белые ровные зубы:
— Они далеко? — спрашиваю я.
— Кто?
— Мелик, Граче и все остальные, чьим потом полнится этот ручей?
— Далеко. Держитесь света этих лампочек и дойдете.