Обида застревает в горле огромным комком, душит так, что невозможно выдохнуть. Кажется, уже столько времени прошло, и уже давно пора отпустить, но нет – стою оглушенная и не могу дышать. На языке разливается горечь, пальцы холодеют, мороз по коже поднимается все выше, и когда он достигает макушки головы, ледяные иглы впиваются в мозг, давая ему сигнал смертельного холода, и меня бьет озноб, зубы стучат друг об друга, руки трясутся, с трудом стою на ногах. Все мои силы уходят на то, чтоб не упасть. В глазах темнеет, и в следующую секунду сильные руки обнимают меня, окутывая теплом.

– Эй, - голос Саши звучит издалека и не на шутку встревожено , - ты что? Что с тобой? – он требует ответа.

– Да ничего, бывает - отвечаю неопределенно. Не рассказывать же ему, что обида на него подбрасывает мне такие сюрпризы.

– Бывает?! – он чуть ли не рычит, - ты больна?

– Сам ты болен, - огрызаюсь я и тут же спохватываюсь, - просто бывает и все. Можно мне горячий чай или кофе? И буду готова продолжать.

– Тебе надо в постель! – заявляет Ярлов, резко разворачивается и ведет меня мимо секретарши в свой кабинет, бросив ей на ходу:

– Эвелин, сделай нам чаю!

Слышу, как она, застучав каблуками, срывается с места. А я, не удержавшись, язвительно замечаю, когда за нами захлопывается дверь его кабинета:

– Я очень удивлюсь, если она не плюнет в мой чай, так красноречиво она смотрела!

Готова откусить себе язык, я ведь это вслух сказала, как-то слишком уж расслабляющее Саша на меня действует что ли. А он смотрит пару секунд совершенно недоуменно и потом начинает смеяться:

– Ревность? Госпожа Ярлова, как интересно, - и тут же безо всякого перехода, резко обрывает смех и строго произносит: - Я обещаю подумать об этом сразу же, как отвезу тебя домой и уложу в постель.

Глава 6

Сидит и смотрит на меня, а я знаю его этот фирменный взгляд Он означает, что все, уперся, сейчас его никто и ничто не сдвинет с места. Но я попробую:

– Какая постель, Ярлов? Какой дом? Ты о чем вообще?

– Нууу, если у тебя сомнения насчет постели и дома, то готов предложить свои. И дом, и постель. В конце концов, ты носишь мое кольцо, так что мы почти женаты, госпожа Ярлова.

Он вроде бы и ехидничает, но смотрит внимательно, пытаясь понять, стало ли мне легче. А я согрелась, обида больше не плещется внутри, зато растет раздражение. Меня ужасно злит его самоуверенный тон и наглые слова.

– Никуда я не поеду!

– Поедешь, иначе придется устроить тебе постель прямо здесь. Я видел, что тебе стало плохо, - медленно втолковывает мне, как маленькому ребенку, - я еще разберусь с причинами, но пока надо не допустить последствий. Поэтому я тебе как доктор сейчас советую, тебе надо в постель.

Вот это он не подумав сказал, одновременно эта мысль приходит к нам обоим в голову, я понимаю это потому, что он резко замолкает и смотрит прямо мне в глаза, стараясь там найти ответ на вопрос о чем я думаю. Смотрим друг на друга, его взгляд темнеет, и, судя по всему, мы вспоминаем сейчас одно и то же.

Лет шесть назад он также укладывал меня в постель, обожал меня лечить. Только лечение у небо было свое, как он утверждал, персонально разработанное для меня. Он лечил меня руками: заставлял раздеваться и ложиться на живот, а сам полностью одетый, садился рядом и начинал гладить меня, не пропуская ни единого сантиметра тела. Особо старался там, где я говорила, что больно или ему казалось, что там надо погладить.

Сашка просил меня представить, что как будто он своими руками наносит на меня краску. Я должна была выбрать цвет, а потом когда он заканчивал, должна была сказать, где еще недокрашено, тогда он возвращался и гладил там – то с нажимом, то еле касаясь, то быстро, резко, как будто торопился закончить, и через минуту невыносимо медленно. Потом переворачивал меня на спину и «красил» дальше, мог еще потребовать выбрать другой цвет, чтоб закрасить предыдущий, утверждал, что плохо закрашивается, и надо еще потерпеть пока он закончит все. И я терпела, растекалась от желания, от его настойчивых, теплых рук, а он гладил и гладил и гладил.

Воспоминания обжигают память. Он первый приходит в себя, почти отшатывается. Голос хриплый:

– Прекращай ломаться, а то мы так неизвестно до чего договоримся! – радужка у его глаз стала почти черная, огромные зрачки затягивают и не дают отвести взгляд.

– Да тебе не откажешь в изворотливости, нашел крайнюю! – возмущаюсь я тому, что мы, оказывается, договариваемся.

– Мне вообще не стоит отказывать , - нагло заявляет он, и в этот момент его Эвелина приносит чай.