Шрифт:
– Очень хорошо... Прекрасно! Прекрасно!.. Но вы, главное, не волнуйтесь! Может быть, вы устали, товарищ? Присядьте, - придавая голосу как можно больше задушевной теплоты, сказал председатель, который начал кое-что соображать. И вдруг быстро и в упор спросил: - А какое сегодня число?
– Неизвестно, - гаркнул Диабетов, обливаясь крупным потом и чувствуя, что он наносит врагам последний удар.
Члены комиссии тревожно зашептались. Секретарь на цыпочках вышел из комнаты.
– Очень хорошо, товарищ! - воскликнул председатель в фальшивом восторге. - Вот и прекрасно! Вот и отлично! Вы, главное, не волнуйтесь! Поедете в Крым... в Ялту, можно сказать... Там, знаете, солнышко... А главное - не расстраивайтесь! До свидания, товарищ!
Диабетов потоптался на месте и слегка охрипшим голосом сказал:
– Я и дальше знаю... Кто ренегат? Каутский. Кто депутат? Пенлеве. Кто кандидат? Лафолетт... Кто, несмотря на кажущееся благополучие...
– Главное - не волнуйтесь, - сказал председатель, осторожно сползая со стула, - мы вам верим на слово... До свидания, товарищ!..
Сияющий Диабетов раскланялся и, остановившись у двери, широко улыбнулся.
– Кто социал-предатель? Шейдеман и Носке... А кто Абрамович? - И, сделав эффектную паузу, отчеканил, интимно подмигивая комиссии: Социал-идиот!
Встревоженные сотрудники окружили Диабетова:
– Ну как?.. Что?..
– Всех покрыл! Восемь вопросов как одна копейка! Остальные шесть сказал сам. Верите ли, председатель даже попятился. Отпуск предлагал. В Крым. Как одна копейка...
1924
ЗАГАДОЧНЫЙ САША
Изредка отрываясь от книг, товарищи говорили:
– Ты чего, Сашка, груши околачиваешь? Зубри, дурак! А то как пить дать на экзамене провалишься.
Саша Бузыкин презрительно морщил малообещающий, но тем не менее веснушчатый нос и цинично переспрашивал:
– Ась? Это я-то?
– Вот именно. Ты-то.
– Про-ва-люсь?
– Провалишься.
– Почему же это, собственно?
– Да потому, что не учишься. Без знаний в вуз не попадешь.
Саша Бузыкин сплевывал на пол и загадочно говорил:
– Кто не попадет, а кто и попадет.
– Почему это ты так уверен?
– А что же мне сомневаться? Мне это ясно как апельсин!
– Брось дурака валять! Ты же аб-со-лют-но ничего не знаешь.
Но загадочный Саша так и резал:
– Там, на экзамене, разберут, кто знает, а кто не знает. Кого принять, а кого и не принять. Будьте уверочки!
– Да ведь ты будешь молчать как пень.
– Ничего-с! Авось кое-что скажу-с... Может, и найдется словечко. А мне, между прочим, на экзамены наплевать. Прошли те времена, когда нэпманские сыночки... Эх, да что зря трепаться! Сами увидите.
До самых экзаменов загадочный Бузыкин ходил, задравши свой веснушчатый отросток, и с нескрываемым сожалением посматривал на товарищей, которые сидели, уткнувши вихрастые головы в алгебру.
Наконец настал день бузыкинского триумфа.
– Бузыкин Александр, пожалуйте сюда!
Саша презрительно скривил губы и вразвалку подошел к экзаменаторскому столу.
Все затаили дыхание.
Профессор почесал карандашом переносицу и задал обычный вопрос:
– Вы член партии?
Глаза Саши Бузыкина блеснули невероятным торжеством.
– Член РЛКСМ с тысяча девятьсот двадцать второго года, - отчеканил он, кидая вокруг уничтожающие взгляды. - Пролетарского происхождения. Отец путиловский рабочий, а мать - крестьянка Рязанской губернии.
Профессор широко и приветливо улыбнулся.
– Вот и отлично! Значит, стопроцентный пролетарий! Побольше бы нам таких в вуз!
Саша Бузыкин с достоинством посмотрел вокруг и спросил:
– Можно идти?
– То есть как это идти? - заинтересовался профессор, потирая руки. Наоборот, сейчас мы будем вас экзаменовать.
Загадочный Саша побледнел.
– Так я же... Это самое... С тысяча девятьсот двадцать второго года... Пролетарий... Я не какой-нибудь нэпманский сынок... У меня...
– Это очень похвально, но тем не менее не найдете ли вы возможным сказать нам, сколько будет А плюс Б в квадрате? Гм... Этого вы не знаете! А чему равна сумма квадратов двух катетов? Этого вы тоже не знаете!.. Но, может быть, вы что-нибудь знаете о равенстве треугольников?.. Ничего не знаете? Можете идти, Бузыкин...
И пошел Бузыкин, палимый солнцем, в общежитие, и лег там Бузыкин животом на койку, и горько заплакал Бузыкин.
А на другой день он уже бешено зубрил геометрию.
1924