Нередко смертный приговор не исполнялся вовсе, причём причины такого милосердия оценить обычно можно только приблизительно. В начале 1920-х годов в сибирских губернских чека не была приведена в исполнение заметная часть смертных приговоров. Всего за 1920 г. томские чекисты расстреляли более 230 чел. (из числа реабилитированных в 1990-е годы лиц), а в отношении ещё 39 осуждённых приговоры не были исполнены. В самом начале января 1920 г. в Новониколаевске были приговорены к смерти по одному делу комвзвода РККА Н.М. Левин и дезертир Г.Ф. Мясников-Дальский, похитивший у него документы, – последнего расстреляли, но относительно Левина находившийся тогда в Новониколаевске полпред ВЧК М.С. Кедров дал указание – уже после приговора – доследовать его дело. В итоге Левин был освобождён и возвращён в армию. Случалось, что одному и тому же человеку смертный приговор выносился неоднократно. Е.А. Бабинчук была Новониколаевской ЧК «за службу в колчаковской контрразведке» осуждена первый раз к ВМН 20 мая 1920 г., но расстреляли её после повторного приговора, состоявшегося 13 января 1921 г. [16]

Активно вмешивались в судебные решения партийные власти. Нередко благодаря этому смягчалась участь осуждённых коммунистов. В 1920 г. сотрудник Томской РТЧК А.А. Маркин был осуждён к расстрелу, но уже в декабре того же года его освободили по октябрьской амнистии. Секретарь югославской секции при Томском губкоме РКП(б) Мариус Циприяни был в 1920-м арестован и осуждён к расстрелу с последующей заменой на тюремное заключение; в 1922 г. его выслали за пределы РСФСР. В начале декабря 1921 г. Сиббюро ЦК РКП(б) сочло возможным передать на поруки товарищей по партии некоего партийца Подпорина, которого Омская губчека осудила к расстрелу, а в конце июня 1922 г. освободило также приговорённого к высшей мере наказания коммуниста Макарова.

Часть осуждённых к высшей мере уцелела в 1920-1922 гг. на Алтае. Например, 13 августа 1920 г. Алтгубчека приговорила к ВМН жителя с. Енисейск Бийского уезда К.А. Горохова – как организатора ячейки «Крестьянского союза», к тому же вооружённого наганом. Возможно, его пощадили и освободили (нескоро, лишь в январе 1923 г.) как провокатора, поскольку несколько месяцев спустя Горохов был принят в компартию.

Случалось, что центральные власти приказывали задерживать исполнение смертных приговоров над определёнными категориями осуждённых. Так, 25 марта 1921 г. ВЧК разослала в свои местные органы циркуляр, приостанавливавший расстрелы осуждённых латвийских граждан – «до особого распоряжения ВЧК».

Процесс преобразования ВЧК в ГПУ привёл к мораторию на исполнение многих смертных приговоров. В конце 1921 г. Иркутская губчека приговорила к смертной казни Д.О. Тизенгаузена, бывшего вице-губернатора Якутии, но довольно скоро его освободили. Жена белого офицера Анастасия Шлюцер, осуждённая в июне 1921 г. Челябинской губчека за побег из концлагеря и распространение прокламаций, в итоге не была казнена именно из-за реорганизации [17] .

Быстрое окончание «Большого террора» после совместного постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. оказалось спасительным для значительного числа арестованных. Как показал на допросе бывший оперативник отдела контрразведки УНКВД Запсибкрая Л.А. Маслов, к осени 1937-го камеры в «особом корпусе» новосибирской тюрьмы № 1 были переполнены, а учёт арестованных – запутан. Некоторых это обстоятельство спасло: просидев забытыми под замком много месяцев, они пережили период массовых казней и вышли на свободу. В тюрьмах Ленинграда к середине ноября 1938 г. находилось 12.330 заключённых, из которых 2.529 были уже осуждены местной тройкой. Многие были приговорены к расстрелу, но уцелели благодаря ликвидации тройки и признанию её последних постановлений недействительными. Новый нарком Л.П. Берия специально разъяснил начальникам местных управлений в телеграмме от 22 декабря 1938 г., что все приговоры к высшей мере наказания, вынесенные до 17 ноября, подлежат отмене [18] .

Коммунистическая власть нередко избегала прямого наименования способа казни своих врагов. Слово «расстрел» считалось не совсем подходящим (кроме периода гражданской войны и 1930-х гг., когда газетные заголовки кричали о необходимости расстреливать врагов народа). Секретность казней отразилась на терминологии. От лица государства официально употребляли термины «высшая мера наказания» или «высшая мера социальной защиты». В обиходе чекисты и военные массовые убийства также маскировали различными уклончивыми терминами: «разменять», «отправить в штаб Духонина (Колчака)», «пустить в расход». В 1920-е годы в чекистском жаргоне появился особенно циничный термин для конспиративного обозначения расстрела – «свадьба» (надо полагать, имелось в виду венчание со смертью). Но расстреливавшие могли позволить себе и более «изысканные» выражения, вроде «переведены в состояние небытия».

В тридцатые годы писали так: «убытие по первой категории», «десять лет без права переписки», «спецоперация». Исполнители в объяснениях могли недоговаривать фразу, опуская уточняющее слово – дескать, «я приводил приговор». Характерно, что эсэсовцы также маскировали слово «убийство», употребляя такие эвфемистические выражения, как «особая акция», «чистка», «приведение в исполнение», «исключение», «переселение» [19] .

При создании органов ЧК в их структуре были предусмотрены особые комендантские отделы, призванные заниматься «ликвидациями». Активными участниками расстрелов были и начальники тюрем. Комендантская или тюремная должность, несмотря на кажущийся чисто технический характер, сразу стала значительной. Именно из комендантов ВЧК буквально прыгнул к высоким постам будущий заместитель Ежова Л.М. Заковский. Обычно комендант либо начальник тюрьмы являлись доверенными лицами председателя губчека или руководителя отдела в центральном аппарате ВЧК. Основатель ВЧК лично подбирал кадры для этой специфической работы. Писатель М.Д. Вольпин вспоминал о своей встрече с комендантом УНКВД по Архангельской области, который во время совместной поездки в поезде рассказал ему, что при поступлении в ОГПУ вместе с другими новичками удостоился чести встретиться с самим Дзержинским. Железный Феликс говорил им о высокой ответственности чекистов, о том, что в их руках будут находиться человеческие жизни: «А чтобы почувствовать меру этой ответственности, предложил каждому из новичков расстрелять одного из многочисленных приговорённых. Попутчик Вольпина сделал это столь мастерски, что сразу же был начальством отмечен и вскоре получил свою должность коменданта».

Характерно, что назначенный в 1920 г. полпредом ВЧК по Сибири И.П. Павлуновский привёз из Москвы Э.Я. Зорка, работавшего в подведомственном Павлуновскому Особом отделе ВЧК помощником начальника тюрьмы, сделав его руководителем тюрьмы полпредства ВЧК. Дежурный комендант (то есть помощник коменданта) полпредства ВЧК по Сибири С.Н. Ценин в 1920 г. сразу вошёл в состав бюро немногочисленной тогда чекистской партячейки. Ф.М. Гуржинский, комендант полпредства ВЧК-ОГПУ по Сибири с 1920 г., был в 1925 г. членом Новониколаевской окружной контрольной комиссии ВКП(б), то есть являлся заметной фигурой в городской партноменклатуре [20] .