Продолжению разговора помешали полицейские и медики из бригады скорой, наводнившие кафе как-то все разом, от чего в практически пустом только что и просторном зале вдруг оказалось буквально яблоку негде упасть.

Отвернувшись от нас, Артем Борисович пошел объясняться с прибывшим вместе с полицией знакомым комитетчиком в сером костюме. Меня же со всех сторон обступили, закрывая от начавшейся в кафе суеты, Серафима и закончившие корректировку памяти свидетелей Митюня с Игорем.

— Ну че, практикант, с вторым днем рождения тебя! — хмыкнул Митюня, до хруста костей сжимая меня в своих медвежьих объятьях.

— Как самочувствие? — более сдержанно поинтересовался Игорь, следом за напарником крепко пожимая мою руку.

— Уже гораздо лучше, — ответил я, улыбнувшись. Но сковавшая тут же левую щеку судорога, мгновенно наказала за самоуверенность, обернувшись неконтролируемым нервным тиком.

— Ну ты сам виноват, пацан, — попенял мне Митюня. — Нефиг было паразита своего, на аномалии подхваченного, прикрывать. Рассказал бы сразу все, как есть; глядишь, порешали бы по-семейному, и все обошлось бы тогда, в итоге, куда как меньшей кровью.

— А что с союзницей-то моей стало? — решился я, после откровения здоровяка, задать старшим товарищам животрепещущий вопрос, ответ на который хотел узнать буквально с первых секунд возвращения в свое тело.

— Ишь ты, союзница, — хмыкнула Серафима.

— А ты в курсе, практикант, что она фактически узурпировала твое тело и целый месяц весьма правдоподобно выдавала себя за тебя? — спросил Игорь.

— Фига се, успешно, — фыркнул я. — Превратила в клоуна какого-то, без волос, с накрашенными ногтями и бирюлькой в ухе.

— О, это ты еще квартиру свою не видел, — ухмыльнулся злорадно Митюня.

— И тачку, — хохотнул следом Игорь.

— Фааак! — простонал я.

— Ну че вы парня пугаете, — шикнула на мужчин Серафима и тут же продолжила, обращаясь уже ко мне: — Не все так плохо, Сергей. К примеру, в институте экстравагантный заместитель твой проявил себя с наилучшей стороны. Сделал так, что ты снова стал лучшим студентом на курсе, и в любимчиках у всех преподавателей. А еще подружку завел — весьма эффектную, кстати, на мой взгляд, барышню — которая теперь, в некотором роде по наследству, тоже досталась тебе.

— Да какая, нафиг, подружка? Она ж сама типа девушка… Серафим, ты стебешься надо мной что ли?

— Нет, я ничего не придумываю, а говорю все, как есть, — заверила женщина. Однако каменное лицо Серафимы чересчур вычурно диссонировало на фоне напропалую угорающих Митюни и Игоря. И, уловив мое недоверие, она добавила: — Да к чему мне врать-то? Айфон свой достань из кармана и проверь, там туча пропущенных от зазнобы твоей.

Но отыскать доказательства в телефоне мне неожиданно помешал Артем Борисович, коршуном налетевший на нас и строго отчитавший за безответственный смех на месте трагического происшествия.

— Борисыч, ну извини, — вступился за всех Митюня. — Тут практикант просто так забавно реагирует на чудачества союзницы своей — смотреть на это без смеха не реально.

— Союзницы? Это какой еще союзницы, Сергей? — впился в меня гипнотическим взглядом начальник. — Почему ты раньше мне о ней ничего не говорил?

— Борисыч, да хорош! Я промыл уже пацану на эту тему мозги.

Переведя испепеляющий взгляд на помощника, Артем Борисович столкнулся с бронебойной митюниной ухмылкой и вынужден был отступить.

— Ладно, уводите его отсюда. Я договорился, полицейские вас не остановит, — распорядился Артем Борисович и, отвернувшись, направился обратно к «серому костюму».

На крыльце кафе меня ожидал очередной шокирующий сюрприз, когда Серафима, скоренько облачившись в невзрачный пуховик, выудив следом из своего расширенного эблюсом кармана голубую шубу, тут же без колебаний набросила ее мне на плечи.

— Это еще зачем? — возмутился я, пытаясь сбросить обратно ей на руки шутовской наряд.

Но не тут-то было.

— Сергей, не дури, конец ноября уже, холодно на улице-то, — вцепилась словно тисками пальцами мне в плечи Серафима, не позволяя избавиться от стремной шубы. — А в твоем нынешнем состоянии просудиться — раз плюнуть.

— Заценил очередной подгон от союзницы? — хмыкнул Митюня.

— О чем ты?

— О шубе этой замечательной твоей, разумеется. Как ты там раньше про нее говорил?.. Ага, вспомнил: красиво!

— Это не я говорил!