Синие глаза напротив затуманились, словно поблекли, выцвели.

– Меня бы кто тогда накормил...

Фраза была произнесена в пространство.

Художник взглянул на Лизу, и что-то такое было в ее лице, что он заторопился, заоправдывался, руки его забегали, задрожали.

– Для меня в тот год это было проблемой, и я испугался: не знал, сколько будет солдат, чем их кормить, а спросить стеснялся...

– Простите...

Лиза уже жалела, что задала бестактный вопрос.

– Я продал "Розы".
– Лицо его сморщилось от внутренней боли.
– Не копию, "Розы"!

– Почему?
– ахнула Лиза.

– Потому что в ту ночь стал делать вдруг подмалевок - искал другое цветовое решение, - и получилась другая картина.

Руки его, выразительные руки художника, жили своей собственной жизнью, как два живых существа. Сейчас они взметнулись ввысь и упали. И замерли, повисли плетьми.

– Почему ж вы не сделали копию?
– робко спросила Лиза.
– Не понимаю...

– Да где вам понять!
– вспыхнул Лёня, схватил Лизу за руку, потянул вниз, усадил на тахту, сел рядом.
– Извините...
– Неожиданно он положил голову ей на колени, и она коснулась кончиками пальцев его светлых волос. Извините, - повторил он.
– Я и сам не знаю, как это вышло. Но я помнил, что солдат надо кормить. А вдруг их там целый взвод?

Он вскочил, подбежал к одному из мольбертов.

– Видите, видите? Я потом старался восстановить мои "Розы", но не смог.

Лиза подошла к мольберту. Тех роз она уже не помнила, а эти были прекрасны. Так она и сказала.

– Что бы вы понимали!
– грубо оборвал ее Лёня.
– Те были неповторимы...

Словно кто-то сжал ему горло: голос потускнел, стал каким-то безжизненным. Лиза положила руку ему на плечо, но он ее сбросил.

– Оставьте, - раздраженно сказал Лёня.
– Все меня почему-то жалеют! А солдатиков оказалось всего-то двое, я бы и без тех тридцати сребреников справился: занял бы у Васьки.

Он был так несчастлив сейчас, несчастлив и взвинчен, что Лиза не посмела спросить, кто такой Васька. Да и не все ли равно? Небось такой же нищий художник.

А Лёня уже смеялся.

– Ну, мы тогда погуляли! Я ж накупил всего на целую роту! Они вначале сопротивлялись: "Браток, ведь мы за рулем", - а я в ответ: "Я сам поведу грузовик, пейте!"

– Вы водите машину?
– не поверила Лиза и, как выяснилось, совершенно правильно.

– Откуда?
– расхохотался Лёня.
– У меня ее отродясь не бывало! Но к концу пьянки все это уже не имело значения. Я им говорю: "Оставайтесь, ребята, здесь, у меня". А они: "Нет, кореш, нас ждут!"

– И что?

– И уехали. Кажется, пронесло, обошлось без жертв.

Он снова сел на тахту, сжал ладонями голову.

– Но "Розы"... Висят там, в фойе... Лучшая моя работа - в фойе захудалого клуба! Я часто туда хожу. Стою и смотрю, сокрушаюсь. Пытаюсь понять, в чем их тайна, почему я не смог сделать копию?

– А давайте их выкупим, - озарило Лизу.
– Можно продать кольцо.

Она сняла с пальца колечко, подаренное мамой в честь поступления в МГУ.

– Оно золотое, с рубином!

– Вижу, - хмыкнул Лёня.

Он взял кольцо, снова надел Лизе на палец, осуждающе покачал головой.

– Тоже - придумали... Вы меня за кого принимаете?

– За художника, который сделал глупость, - улыбнулась Лиза и, подумав, добавила: - А теперь страдает.

– Да я бы давно мои "Розы" выкупил, - вздохнул Лёня, - но они провели их по какой-то хитрой статье, и теперь картина почему-то не продается.
– Он в недоумении пожал плечами.
– Знаете, Лиза, я в этой бухгалтерии ничего совершенно не понимаю. Все у них проходит по безналичному расчету, от денег шарахаются как черт от ладана.

– Ну тогда украдем, - развеселилась Лиза.
– Как стул у Ильфа.

– А вы, я вижу, авантюристка, - засмеялся Лёня.
– Выпьем по этому поводу! Да снимите вы наконец пальто, или вам еще холодно? Мне, например, давно жарко.

Лиза сняла пальто, повесила на деревянную, с рогами, вешалку. Лёня задумчиво следил за ее движениями.

– Ах да, вечно я про нее забываю, - сказал он про вешалку, взял свое пальто с тахты и пристроил рядом.

– Вы знаете...
– начала Лиза, но он остановил ее, щелкнув пальцами.