Мы полагаем, что под синтезом нужно понимать не сближение вступающих во взаимодействие систем, а рождение качественно нового общественного строя в результате столкновения этих весьма несхожих между собой социальных систем [187] .

Позднеримская общественная система зашла в тупик и переживала глубокий распад. Но крушение античного общества не вело к феодализму, — оно было показателем противоречий между реальными социальными группами и грандиозной империей, предъявлявшей к ним непомерные и невыполнимые требования, следствием чего была полная утрата империей всех своих жизненных сил.

Варварское общество вряд ли плодотворно рассматривать только как переходное от общинно-родового строя к феодализму. Скорее стоило бы обратить внимание на его самобытность. Это общество уже не первобытнообщинное; по выражению А. И. Неусыхина, оно «общинное без первобытности» [188] . Общинный же строй на своей последней стадии, но еще без частной собственности и классов — состояние не одного «дофеодального» общества, а в высшей степени распространенная социальная форма, далеко не всегда, однако, превращающаяся в классовое общество. Там же, где такое развитие происходит, от множества различных факторов зависит, пойдет ли это развитие по направлению к рабству, к феодализму или к какому-либо иному классовому строю.

Если мы станем на такую точку зрения, то следует предположить, что возникновение феодализма в Европе не было вызвано внутренней трансформацией позднеримского общества и не явилось прямым продолжением эволюции социального строя варваров. Мы вообще мало что знаем об эволюции германских племен до их переселений на территорию Империи. Структура этих племен мало изменялась. Нет оснований видеть в описаниях германских порядков у Тацита и других римских авторов констатацию каких-либо новых, незадолго до того возникших общественных институтов. Точно так же нет никаких причин полагать, что в первые века нашей эры у германцев наблюдался заметный прогресс в производстве; установлено, что земледелие не было для них новшеством [189] . Перед нами — скорее общественная структура, достигшая определенной формы и законсервировавшаяся в ней. Дальнейшее развитие само по себе, по имманентным законам этой структуры, по-видимому, не шло или шло крайне медленно. На протяжении веков до Великих переселений варвары Европы стояли приблизительно на одной и той же стадии. Возникновение союзов племен не было чем-то неслыханно новым и не вело к созданию прочных политических образований.

Примером может служить общественный строй саксов до завоевания Саксонии Карлом Великим. Здесь варварское общество достигло, по-видимому, того предела, дальше которого его развитие — по одним лишь внутренним причинам — не идет. Деление племени на знать (эделингов), свободных (фрилингов) и зависимых (литов) застыло, крайне обостряясь и принимая чуть ли не характер каст; достаточно напомнить, что вергельд эделинга в 12 раз превышал вергельд фрилинга. Роль знати в общественном строе саксов была исключительно велика, нобили даже выступают в «Саксонской Правде» в качестве основных носителей правовых норм (в то время как во всех других «варварских Правдах» таковыми являются рядовые свободные). Многие фрилинги, подобно литам, находились под патронатом нобилей и других свободных. Тем не менее в господствующий класс знать не превратилась. Перед нами — традиционная социальная структура застойного характера. Формирование классов феодального общества началось и быстро пошло в Саксонии лишь после франкского завоевания, которое нанесло этой архаической, зашедшей в тупик структуре сокрушительный удар [190] .

Генезис феодализма начинается у варваров только после расселения их на завоеванной территории Империи. Здесь они очутились в новых для себя условиях. Они оказались в положении завоевателей и должны были организовать свое господство над населением занятых ими стран. В процессе переселений и размещения на новых территориях старая племенная основа общественного строя варваров была подорвана, ее сменил территориальный строй. По обеим этим причинам стало неизбежным возникновение государства. Ярчайшим показателем краха традиционного строя жизни варваров явилась относительно быстрая их христианизация. Напротив, те племена, которые не переселялись целиком на новые территории (саксы, скандинавы, славяне), долгое время сохраняли старую социальную структуру и противились христианизации, приняв ее лишь несколько веков спустя.

Что касается римско-германского синтеза, то нужно признать: воздействие античного наследия на Европу происходило во все возрастающем объеме на протяжении всего средневековья. Можно даже сказать, что европейская цивилизация средних веков в немалой мере явилась продуктом приобщения варваров к античности. Освоение античного наследия продолжалось и в эпоху Возрождения, и в эпоху классицизма. Но как раз в начальный период средневековья этот синтез, по-видимому, был не более, а менее значительным и мощным, чем в последующие периоды. Дело заключалось не столько в нем, сколько в крахе традиционной системы социальных отношений варваров при столкновении с новыми требованиями, которые предъявила к ней жизнь в новых материальных, политических и культурных условиях.

Выходом из этого кризиса варварского общества на романизованной почве и явилась феодализация. На протяжении нескольких столетий, следующих после падения Римской империи и расселения в ней варваров, в Европе возникает новая социальная система, характеризующаяся господством рыцарства и духовенства над зависимым крестьянством.

Именно в этой связи приобретает значение вопрос о причинах превращения основной массы варваров, расселявшихся на территории Западной Европы, из свободных в зависимых. В нашей научной и учебной литературе [191] распространено мнение об утрате крестьянами земельной собственности и переходе ее в распоряжение церковных и светских господ; разорившиеся крестьяне были принуждены закрепощаться, вступать в зависимость от богатых и знатных. Однако даже если бы мы согласились с тем, что аллод со временем стал «товаром», объектом свободного отчуждения, то и тогда мы констатировали бы в лучшем случае лишь возможность его утраты крестьянином. Этим еще далеко не решается вопрос о причинах реализации такой возможности.

В литературе обычно подчеркивается экономическая неустойчивость крестьянского хозяйства, сильно страдавшего от стихийных бедствий (неурожаев, падежа скота и т. п.), от нехватки рабочей силы и инвентаря, от сокращения размеров земельных наделов. Но ведь от этих неблагоприятных явлений крестьяне не были застрахованы в любую историческую эпоху, — страдали они от них и после того, как переходили под власть феодалов, — тем не менее перечисленные отрицательные факторы, которые, если судить по литературе, порождали разорение широкой массы свободного крестьянства, странным образом не имели столь же губительных последствий для держателей, сидевших на землях крупных собственников.