– Ты разве не останешься? – спросила я.

– У меня обход сейчас. Но потом, если ты попросишь, могу прийти. Будешь ждать?

Я дважды моргнула, соображая, как ответить, чтобы ему не было ужас как приятно, но он при этом остался, и ничего не придумала.

– Без этого никак?

– Не-а.

Не дождавшись нужного ему ответа, Ринат включил фонарик и, что-то насвистывая, ушел в лес.

За мигающей девяткой под одной из трех елок, точь-в-точь таких же скособоченных, какими их нарисовал Леха, сидел Борода и плел венок из клевера. Увидев нас, он не прервал своего странного занятия и продолжил рассказ о том, как вчера в ларьке какие-то изверги продали ему просроченную краковскую, после чего ему сначала пришлось бежать к Пилюлькину за бесалолом, а потом к тете Любе за колбасой, которой невозможно отравиться.

Его слушатели Леха, Марадона, Сашка, Виталик, Эдуард и Галя – все как один осуждающе качали головами и подбрасывали в костер тонкие ветки. Костер и так был слишком большим для такой компании, но Лехе нравилось, когда от костра летят искры. Это создавало нужную атмосферу.

Жар согнал с бревна Сашку. Он поднял с земли один из приготовленных букетов и подсел с ним к Бороде. Теперь они венки плели вдвоем.

– Индеец Джо тоже вчера отличился, – беззлобно сказал Леха. – Я ему говорю: «Зачем вчера ржал на козырьке? Еремей Распрягальник же сегодня!»

Все посмеялись, но было похоже, что Леха повторил шутку специально для нас.

– Садитесь, – сказал он уже более серьезным тоном и показал на свободное бревно. – Теперь, когда все в сборе, можно приступить к основной части программы.

В костре затрещали ветки, взметнулся столп искр. Несмотря на жар, Леха подошел ближе. Лысая голова заблестела, крупные морщины перерезали лоб. Ему не терпелось рассказать что-то очень важное.

– Задам-ка я вам один вопрос, мальчики и девочки, – сказал он, обращаясь ко всем сразу. – Чего сейчас так просит ваша юная душа, чего вы жаждете больше всего прочего? Чего вам не хватает?

– Пива! – крикнул Марадона.

– Ума побольше! – проревел Борода и бросил на Марадону гневный взгляд.

Сашка отложил в сторону готовый венок и взял букет для нового.

– Любви, – озвучил он уже известный ему ответ.

– Любовь, – Леха сделал паузу и медленно пошел вокруг костра. – Любовь дает крылья. Это неиссякаемый источник нашего счастья и страданий: невозможно вкусить одно, не изведав другого. Глупый стремится избежать мучений, урвать свое счастье и сбежать с ним, как последний вор. И только умный понимает, что, мучаясь от любви, он обретает настоящее сокровище. Да сами мучения эти и есть наивысшее счастье. Поэтому мучайтесь, друзья мои, в свое удовольствие! А чтобы процесс пошел быстрее, ведь у нас всего двадцать дней впереди, расскажу я вам одну историю.

Давным-давно в одну из летних смен стояли на первом отряде двое вожатых – Иван да Марья. Любили они друг друга до умопомрачения всегда и везде, что, как известно, является грубым нарушением устава лагеря и санитарно-гигиенических норм. Сварливая Нонка позавидовала их юности и пылкости и решила наказать Ивана да Марью. Наказание она выбрала страшное: поставила их на разные отряды и в напарники дала людей скучных и искусству любви не обученных.

Загрустили Иван да Марья, но не отчаялись, а стали встречаться тайком за вторым корпусом, где и застукала их как-то в тихий час Нонка целующимися. Придя в бешенство от такой неслыханной наглости, она топнула каблуком, хлопнула в ладоши и превратила их в деревья – клен да рябину. Туго сплелись их ветки, корни глубоко проросли друг в друга, и стали они одним деревом – Деревом любви. Теперь это лагерный тотем, который обладает приворотной силой: если прийти к нему на закате, положить к корням что-нибудь вкусное и трижды назвать имя любимого, то вскоре все у вас будет в абажуре.

– Да не может быть такого, – сказал Виталик, выслушав историю. – Что, вот прямо целовались за корпусом? В тихий час?

Борода снова метнул гневный взгляд, теперь уже на Виталика, и подошел к костру.

– Очень даже может, – серьезно и почему-то печально сказал он. – Тут давеча такая дрянь случилася. Жили себе двое вожатых, никого не трогали. Ну обжималися, пока никто не видит, – дело ж молодое. А тут эта Нонка все испортила: превратила их в старого сантехника и толстую повариху. – С досады Борода сплюнул в костер, а затем мечтательно посмотрел в небо. – Но любить друг друга до умопомрачения всегда и везде они и после этого не перестали.

– Да не может быть такого, – снова сказал Виталик. – Ты был вожатым?!

Леха подошел к Виталику и помог ему встать с бревна.

– А ты точно знаешь: чего быть не может, а что может? Пойдем посвятимся. Пора.

Обряд посвящения проходил в девятке из свечек. Эта цифра не имела сакрального смысла, да и не цифра это была вовсе, а просто круг с хвостиком. В центр круга должны были встать мы, а хвостик, плавно изгибаясь, указывал на тропинку, по которой можно было дойти до склада. И все же в круг вошли девять. Бывший вожатый Борода это сделать отказался, но в посвящении принял активное участие: обошел всех по очереди и каждому надел венок, а тем, кто пришел без напарника, но такового имел, еще один дал в руки.

Повторяя слова за Лехой, мы произнесли клятву вожатых. Она была короче, чем легенда об Иване да Марье, но тем, кто никогда не был приглашен в круг из граненых стаканов, знать ее ни к чему, хотя на самом деле там ничего секретного не было. В первой части клятвы мы пообещали работать во благо детей, а во второй – неожиданно для себя поклялись в любви и верности своему напарнику.

– А теперь посмотрите туда, – придерживая на вспотевшей голове венок, Леха указал пальцем наверх. – Что вы там видите?