Девушке не было страшно, ей было горько. Глостер оказался проворнее и напористее. Алин выстрел лишь на некоторое время отключил его сознание, а теперь, вооруженный двумя обоюдоострыми короткими ножами, он наступал, и Маэстро не мог ему противостоять… Может быть, потому, что устал, но хуже всего другое — Маэстро был ранен, и, судя по всему, серьезно. Он припадал на правую ногу, правая рука висела плетью, свой нож он держал левой, и проворства у Маэстро хватало лишь на то, чтобы хоть как-то смягчать удары. После каждого сближения Аля все реже слышала скрежещущий звон металла. Глостер доставал противника, рассекая кожу и мышцы, нанося ранения… Але было хорошо видно: грудь Маэстро залита кровью, и если он еще держался на ногах — то только чудом.

Пожалуй, единственное, что ее удивляло, — это лицо Влада. Оно было спокойным и безмятежным, словно он не ощущал ни боли, ни напряжения смертельной схватки. Именно эта умиротворенная отрешенность выводила Глостера из себя более всего остального; вымученным оскалом он напоминал сейчас изгнанного из стаи волка-оборотня.

— Ты думаешь… Ты думаешь, что умрешь безмятежно?.. — Глостер сделал артистичный выпад с разворотом корпуса; новый глубокий порез рассек правую руку Маэстро, которой он в последний момент попытался защититься от удара. — Я хочу, чтобы ты умер с болью… С дикой болью и ревностью: что лучший — я, а не ты, что ты ничего не сумел в этой жизни! Даже — отомстить!

Але было понятно: Маэстро теперь настолько слаб, что Глостер может покончить с ним одним решающим ударом… Но он почему-то медлил.

— Так я тебе скажу одну вещь… — прохрипел Глостер, контролируя клинками расстояние. — Чтобы в аду тебе было горше… Помнишь Хачгарское ущелье?

Пусть на мгновение, но лицо Маэстро потеряло невозмутимость. И он снова пропустил разящий удар клинка, сумев лишь слегка самортизировать его подставленным эфесом, изменить траекторию и тем уберечь себя от неминуемого смертельного ранения.

— По-о-омнишь… Я ви-и-ижу, что помнишь… Ты знаешь, что приказ на уничтожение подразделения Барса, вашей группы, отдавал Лир?.. Знаешь… А знаешь, кто этот приказ исполнил?.. Кто координировал минометный огонь? Кто командовал группой зачистки?..

Глостер ощутимо тянул время. Теперь его болезненный оскал излучал торжество.

— Ты по-о-онял?! Я вижу, ты по-о-онял! Это был я! Я! — Лицо Глостера стало жестким и безликим, словно безлесная равнина, по которой некогда прошел ледник, превратив все окружающее в пустынное подобие небытия. — Ты ведь не ждал этой боли?! А теперь — оставайся с нею навсегда! Навеки!

Глостер ударил правой. Маэстро блокировал удар неожиданно жестко, а левая Глостера, вооруженная вторым ножом и летевшая со стремительной быстротой в солнечное сплетение, рассекла пустоту… Удивление смертной тенью упало на лицо Глостера — и застыло оборванным криком: нож Маэстро вошел в правое, незащищенное бронежилетом подреберье мягко, разрывая печень… Глостер рухнул на колени, хватая ртом воздух. Маэстро наклонился к нему, прошептал:

— Ты забыл, что у меня договор со смертью? Лицо Глостера от ранения или страха сделалось белым как саван; обеими руками он зажимал рану и упал бы, но приставленный к шее клинок не давал ему даже пошевелиться.

— Я хочу знать имя Лира, — произнес Маэстро. Глостер молчал. Словно выброшенная на берег рыба, он лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Маэстро оскалился жестко, сделал неуловимое движение рукой с ножом… , Глаза Глостера помутнели от непереносимой боли; сейчас в них не осталось ничего человеческого, только кричащая беззвучно и оттого особенно жуткая мольба прекратить страшную муку.

— Имя Лира? — спросил Маэстро тихо; он был сейчас будто первый из демонов ада, и именно в его власти было-продлить ту муку, что держал он на острие клинка, или отправить бедного грешника дальше, в безвестное небытие смерти.

Глостер назвал имя Лира и тем — выкупил себе скорую смерть. Маэстро двинул рукой, тело Глостера на мгновение напряглось — и безжизненно рухнуло навзничь.

Глостер был мертв.

Дальнейшее Аля запомнила смутно. То, как они прорывались сквозь темные коридоры, как Маэстро чуть не силой тащил ее, полубесчувственную, за собой, как сине-белый огонек пламени расцветал на раструбе ствола бесшумного автомата, рассылая вперед смертоносный свинец и оберегая их этим заградительным огнем, как красиво расчерчивали небо трассирующие пули, как взорвался бензобак громадного, похожего на гигантского жука, «лендровера», как бойцы в масках бежали сквозь ночь и падали, скошенные бесстрастными пулями этой войны. бывшей для всех чужой… Раньше Аля думала, что чужой войны не бывает, теперь… теперь она знала: не бывает чужой смерти. Каждый, умирая, уносит в небытие частичку этого мира, как море — горсть песка. Навсегда.

Маэстро гнал машину на громадной скорости через ночную степь, куда глаза глядят, лишь бы подальше от места схватки. Аля помнила, как они забрались в этот автомобиль под перекрестным огнем ночной перестрелки, как проломили хлипкие жестяные ворота в дальнем углу пансионата, близ хозяйственных построек, как вырвались в затухающую ночь… Погони за ними не было. Когда твое время отсчитывают не стрелки часов, пусть даже и секундные, а проблески пулеметных трасс, перестаешь обращать внимание на несущественные мелочи… Вроде уносящегося в ночь автомобиля.