Не могла допустить происходящего. Не могла допустить такого отношения к себе. И хотя моя влюбленность была уже настолько сильной, что я готова была забыть всё, но разум не позволял. Какая-то часть меня, которая осталась адекватной и логичной твердила, повторяла, что все произошедшее ненормально, неправильно. Так не должно быть.

Я выбежала на улицу и побежала так, будто за мной гнались черти. Я бежала и бежала, чувствуя, как горят легкие, как по щекам текут горячие слезы. Чувствуя, как холодный ветер ударяет по пылающему лицу.

Он не остановил. Он позволил уйти. И если я могла принять и понять, что он не позвонил, то понять, почему он не остановил и даже не попробовал объясниться, не могла.

В какой-то момент я устала бежать и села прямо на холодный, грязный тротуар. Мне было все равно. Мне казалось, что в моей жизни, во мне что-то со звоном умерло, разрушилось, раскрошилось. Я ощущала практически физическую боль. Тело ломало, болело, ныло. А я никак не могла остановить истерику.

Я остро реагирую? Возможно. Ведь… мы даже не поругались. Я просто сказала, что уйду, а он просто разрешил уйти. Может, он думал, что мне нужно время успокоиться? И поэтому дал уйти?

Мозг лихорадочно перебирал варианты, пытаясь найти хотя бы какое-то приемлемое объяснение происходящему.

— Девушка, вам плохо? — послышался чей-то обеспокоенный голос над головой.

— О да, — из меня вырвался хриплый смех, — кажется, у меня разбито сердце.

Следующие несколько дней пролетели как в тумане. Единственное, чем я занималась — писала картину. Всё, что я купила в художественном магазине, осталось в квартире Тима, поэтому я пошла и купила всё заново. Только в этот раз холст был практически с меня высотой.

Музыка так громко и долго играла в квартире, что несколько раз приходили злые соседи и настоятельно просили сделать потише. Я кивала, соглашалась, но, честно говоря, не уверена была, что действительно понимаю, о чём они говорят.

Картина в этот раз была мрачной, темной. Пока писала её даже не до конца понимала, что получится в конце. Казалось, что это какая-то черная, засасывающая дыра или, возможно, смерч. Я оценивающе оглядела картину. На меня смотрели пугающие, поглощающие черные круги, которые множились, как круги на воде от капли. Кажется, на этой картине были все оттенки черного и серого. Казалось бы, как может все не слиться в одну массу, когда в картине одни оттенки черного, но нет. Сердцевина была самой темной, как глубокий, черный колодец, а самые крайние круги уходили практически в серый цвет и к центру становились всё темнее и темнее.

Когда картина была готова, я задумчиво сидела напротив, думая, что, наверное, её нужно как-то назвать. Не хотелось сложного названия. Это должно быть что-то простое, но символичное. Например, “Черные круги”? С другой стороны хотелось сделать глубокое название. Ведь эта картина не просто про круги, она про какие-то неведомые эмоции внутри меня. Хм… “Черная бездна эмоций”? Не слишком ли патетично?

Я вздрогнула, услышав внезапный звонок в дверь. Сердце на секунду сжалось. Может быть, это Тим? Но я отмахнулась от этой мысли и пошла открывать.

На пороге стояла одновременно встревоженная и злая Кэт. Увидев меня в полном здравии, она, кажется, не на шутку завелась. Без приглашения прошла в квартиру, потом крепко сжала в объятиях, а после зло прошипела:

— Я чуть не сошла с ума! Где твоя совесть?

Я пожала плечами. Настроение всё ещё было достаточно меланхоличным и апатичным.

Оглядев меня внимательным взглядом, Кэт тяжело вздохнула и, кажется, перестала злиться.

— Дааа, тут всё намного хуже, чем я предполагала, — и она достала из сумки бутылку вина, поставила на тумбочку рядом, а потом достала ещё одну.

Я невольно улыбнулась.

Мы прошли на кухню. Я быстро накрыла стол из того, что было. А было не так уж и много. Последнее время я в квартире не жила, а за последние два дня ни разу не сходила в магазин. Поэтому на столе гордо возвышалось печенье и шоколад.

— Да уж, с такой закуской мы быстро с тобой опьянеем, — поцокала Кэт. — Давай-ка закажем доставку.

Я согласно пожала плечами. Кэт грустно вздохнула, заметив, что я, видимо, не собираюсь проявлять инициативу, достала телефон и через десять минут с довольным видом провозгласила: “Готово!”.

— Что ж, а теперь рассказывай, — разлив вино по бокалам, Кэт начала гипнотизировать меня внимательным взглядом.

— Да нечего рассказывать, — попыталась отмахнуться я.

Изливать душу я не хотела. Я в целом не хотела прокручивать в голове произошедшие события, думать об этом. Но глаза Кэт гневно сверкнули, явно намекая, что она никуда не торопиться, а если я не хочу рассказывать по-хорошему, то она может взять меня измором и количеством вина.

В целом, так и вышло. На первой бутылке вина я упрямо поджимала губы и не особо охотно отвечала на вопросы, на второй я уже рыдала на плече подруги, приговаривая: